Дозор. Питерские тени...

– Пошли все вон! Не сметь приближаться к барже! – вскинув вверх руку, в ладони которой был зажат продолговатый тёмно-зелёный предмет, Милованов начал проворно отступать к ходовой рубке. – У меня граната! Взорвусь к чёртовой матери! И шпионку-сучку вашу взорву!

Раздался бойкий перестук – это по доскам палубы покатилось маленькое металлическое колечко.

«Эта гнида очкастая чеку выдернула», – невозмутимо доложил внутренний голос. – «Серьёзная ситуация, мать его…. Ага, Главный коммунист трусливо прижался спиной к стене рубки. До него – считанные сантиметры. Что будем делать, братец? Можно попробовать, просунув руку в узкое окошко, обхватить кулак придурка ладонью. Удержишь ли? Извини, но железобетонная гарантия отсутствует. Вырвет, сволочь скользкая, руку, граната упадёт на палубу и тарабахнет…. Одной ладонью обхватить кулак фигуранта, а второй – его же пухлую и короткую шею? Вариант, конечно, козырный. Но, к сожалению, ничего не получится. Гадёныш, словно бы почувствовав опасность, сделал полшага в сторону. Теперь его шея находится вне зоны досягаемости…. Принимай, разгильдяй лысый, какое-нибудь конкретное решение! Нет времени на долгие раздумья…».

– Всем катерам и лодкам отплыть в сторону! Вверх по фарватеру! – продолжал надрываться Милованов. – Прожектора не гасить! Я должен вас видеть! Выполнять! Быстрее! Взорвусь!

– Снайперам не стрелять! – подключилась Северина. – Брать преступника живьём!

– Хрена вас всем, собаки легавые! Коммунисты не сдаются! Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…

Тяжело вздохнув, Гришка протянул руку в узкое оконце, ловко – одним неуловимым движением – выхватил из потной ладони Милованова гранату, швырнул её в люк, снабжённый лестницей, по которой поднимался совсем недавно, и без промедления упал на пол – за металлический обшарпанный стеллаж, бывший когда-то полноценным пультом управления судном.

Взрыв!

Глава двенадцатая Всего лишь – маленький антракт…

Перед закрытыми глазами, старательно изображая из себя всполохи полярного сиянья, безостановочно бежали-прыгали цветные полосы – нежно-сиреневые, светло-жёлтые, ярко-алые и тёмно-синие. В ушах надоедливо и неумолчно звенело, звенело, звенело…

«Финал спектакля? Трудолюбивые рабочие сцены опускают бархатный занавес? Будем надеяться, что – всего лишь – маленький антракт. То бишь, очередная контузия, не более того. Не смертельно, – неуверенно хихикнул дурашливый внутренний голос. – «По крайней мере, все характерные симптомы-признаки на лицо. Как и тогда, в одной южной и ужасно-беспокойной стране…. Ага, из носа потекла тоненькая тёплая струйка. Лизни-ка, братец! Солоно. Ну, так и есть, контузия, мать его…. Везёт тебе, дружок боевой, на эти стрёмные дела. Смотри, так можно – ненароком – и с катушек слететь. В том плане, что превратиться в законченного слюнявого психа. Раз – контузия, два – контузия, три – сумасшедший дом…».

Слегка подташнивало. Руки и ноги налились свинцом. Глаза никак не желали открываться. Хотелось неподвижно лежать, постепенно погружаясь в блаженное забытьё.

«Надо взбодриться, братец. Не стоит, честное слово, сейчас засыпать. Можно, ведь, и не проснуться», – забеспокоился внутренний голос и – в качестве будильника – принялся декламировать давнее стихотворенье, сочинённое тогда, после первой контузии, в армейском госпитале, расположенном на окраине крохотной никарагуанской деревушки: