Дозоры

— Александр Зиновьевич. Николай Алексеевич. Татьяна Тимофеевна. Оксана Олеговна. Нина Борисовна. Геннадий Орестович. Ольга Игоревна.

— З-А-Т-О-Б-О-И, — произнесла Элен то, что я понял уже и сам. И что ожидал услышать.

— Пришла я… — произнес я послание, составленное из первых букв фамилий.

— За тобой… — сочувственно продолжила Элен. — Как я понимаю, в русском языке нет отчеств на «и краткое»?

— Антон Го… — закончил я. — Вот же мразь дохлая… За мной она, значит, пришла? Отомстить решила?

— Успокойся, — миролюбиво сказала Элен. — А если бы она написала «За твоей»? За твоей дочерью, за твоей женой?

Зачастившее было сердце стало биться спокойнее.

— Да. Ты права, это не самый худший вариант, — сказал я. — Спасибо, Элен, ты и впрямь увидела то, что я проглядел.

— Это потому, что я не русская и смотрю со стороны, — наставительно сказала ирландка. — Антон, ты же Высший Иной. И жена твоя — тоже. А дочь — Абсолютная. Что может против вас одна вампирша? Даже если она ожила? Даже если она стала Высшей?

Я не ответил. Все было так… вот только неприкрытая дерзость нападений, этот открыто брошенный вызов — он словно вопил «не все так просто».

— Не все так однозначно, — сказал я.

— Посиди, Антон, — вздохнула Элен. Взяла мою распечатку, из ящика стола достала огромный фонарь. — Пошла я за твоими документами.

— Почему ты ходишь по архиву с фонарем? — спросил я.

— Некоторые документы не любят света, — ответила Элен. — Они могут испугаться и исчезнуть на несколько дней… или лет.

Она сделала шаг из конуса света в темноту и пропала. Через миг ее голос донесся до меня уже издалека — она шла по залу, не зажигая фонаря.

— А еще в темноте здесь не так страшно, Антон! Многого не видно…

Глава 2

Рано утром, в четверть восьмого, я стоял на кухне и взбивал вилкой омлет в старой эмалированной кастрюльке. Опыт, приобретенный еще давным-давно, в маленькой однокомнатной квартире, позволял это делать практически беззвучно, я лишь один раз брякнул вилкой о дно кастрюльки.

Взбивая омлет, я пытался вспомнить, откуда у нас эта кастрюлька с облупившейся кое-где эмалью и жизнерадостными желтыми утятами на боку. Это ведь не Светланино приданое. Я в этой кастрюльке готовил еще в студенчестве. И она была не новая, мне ее мама дала, когда снимал первую квартиру…

Да ей же лет пятьдесят как минимум… А то и больше. Эта кастрюлька помнит СССР и товарища Брежнева. Я, можно сказать, не помню, а она — вполне. А может, и Хрущева? И Карибский кризис? И Великую Отечественную…

Нет, это я загибаю. Не может быть.

Однако удержаться было уже невозможно! Я посмотрел на кастрюльку сквозь сумрак. Содержимое укоризненно отсвечивало желтоватыми отблесками, напоминая, что и яйца, и молоко — продукты животного происхождения. Ну извините, невылупившиеся цыплята и обделенные молоком телята, мы, люди, — хищники…

Я отвлекся от ауры пищи и попытался прочесть ауру кастрюльки. Это штука сложная, пожалуй, Иному второго-третьего уровня в принципе недоступная…

У меня получилось. Недостаток опыта я скомпенсировал Силой, бухнув в память металла столько энергии, сколько когда-то тратил за неделю.

Из этой кастрюльки ели. Много и вкусно, как говорится. В ней почему-то (из-за веселенького утенка на эмали?) много готовили детям. В том числе и мне.

А сделали ее не в годы войны, конечно, но в самом начале пятидесятых. И в переплавленном металле было железо разбитых танков, там до сих пор полыхало что-то черно-оранжевое, дымное, ревело и тряслось, плавилось и стонало…

Как хорошо, что ауру вещей не видят не только люди, но и большинство Иных…

— Папа?

Я поднял глаза. Надя стояла в дверях кухни, с любопытством смотрела на меня. Судя по школьной форме (она учится в лицее, там с этим строго), она собиралась на занятия.

— Что, доча? — спросил я. Попытался размешивать омлет дальше, но вилка почему-то не двигалась.

— Ты что делаешь? Так полыхнуло, я думала, ты портал открываешь.

— Я готовлю омлет, — сказал я.

Надя демонстративно втянула носом воздух.

— По-моему, ты его уже приготовил. И он подгорел.

Я посмотрел в кастрюльку:

— Да, есть немного.

Несколько мгновений дочь улыбалась, глядя на меня. Потом посерьезнела.

— Папа, что-то случилось?

— Нет. Хотел прочитать историю кастрюльки. Переборщил с Силой.

— А так — все в порядке?

Я вздохнул. Пытаться что-то скрыть от Нади было бесполезно. Лет с семи, пожалуй.

— Ну, не совсем. Я волнуюсь из-за этой вампирши… Постой, ты куда собралась?

— В школу. Ну я пошла, да?

— Мама еще в душе! Подожди!

Надя занервничала.

— Ну пап! Мне пройти три двора! Мне пятнадцать лет!

— Не три, а четыре. Не пятнадцать, а четырнадцать с небольшим.

— Я округляю!

— Не в ту сторону.

Надя топнула ногой.

— Пап! Ну прекрати! Я — Абсолютная…

— Абсолютная кто? — поинтересовался я.

— Волшебница, — буркнула Надя. Разумеется, она понимала, что этот спор ей не выиграть.

— Вот и хорошо, что волшебница, а не дура. Ты можешь быть безгранично сильной, но обычный камень, которым тебя ударят со спины…

— Папа!

— Или обычный вампирский зов, когда ты не будешь к этому готова…