ДПП (НН)

Когда он вернулся в машину, внутри играло радио. Боря Маросеев пел английскую версию стратегического хита «Тату», чуть приспособленную под его хриплый баритон: «All the thing he has running through my ass…»[40] Его голос был полон боли и тоски по несбыточному – выходило грустно и как-то по особому проникновенно. Отметив, что переделка не вполне грамотная (правильнее было бы «the whole thing he has», Мюс поправляла его, когда он делал похожую ошибку), Степа вдруг вспомнил, что у слова «ass» в английском есть два значения – «осел» и «жопа».

– У‑у‑у! – промычал он и хлопнул себя ладонью по лбу. – Так это жопа семь центов! Вот как ларчик открывается!

– А? – испуганно повернулся к нему шофер.

Степа прокашлялся и сделал серьезное лицо.

– Ты чего радио включил? – спросил он.

– А сейчас из банка звонили, Степан Аркадьевич. В общем, им там тоже кто-то позвонил, я не понял, вроде из «Дельта-кредита», куда мы едем. Короче, просили включить «Авторадио» – сказали, там сейчас сюрприз для вас будет.

– Сюрприз? Для меня?

– Ну да.

– И чего?

– Вот играет, – водитель кивнул головой на светящийся синим щиток магнитолы. – Но сюрприза пока не было.

– Ну и поезжай спокойно, – сказал Степа, – послушаем по дороге.

После Бори запел неизвестный Степе исполнитель – у него был низкий, как у Воланда, голос, а текст был таким замысловатым, что Степа перестал слушать и погрузился в раздумья.

«Даже и не только «осел» и «жопа». Кажется, там еще одно значение есть – человеческая личность в ее сексуальном аспекте… I want some ass tonight… Kick some ass… Уж больно глубоко выходит. Интересно, сам он до такого додумался или какого-нибудь Малюту нанял? Сейчас ведь что квартиру обставить, что душу – со всем помогут, был бы лавандос… Так, секундочку… Но ведь душа – это вроде ты и есть? Для кого же ее тогда обставляют, раз становишься просто табуреткой? Наверно, для того, кто на табуретке сидит. А кто это? Зюзя говорит, кто-то невидимый, но с очень тяжелой жопой. А Чубайка надеется, что эта жопа – он сам… Господи, всюду жопа… А еду-то куда? Нет, лучше не думать, не то из бизнеса уходить придется. А мы еще повоюем за место под солнцем, нас так просто не возьмешь…»

Песня доиграла только до середины – когда низкий голос пропел слова: «And then you slip into a masterpiece», далекая рука убрала звук. Напористо затараторил диск-жокей, стараясь втиснуть как можно больше болтовни в дорогие эфирные секунды:

– Какая глыба, какой матерый человечище! Это был Леонард Коэн, который вляпался в очередной шедевр – примерно так можно перевести слова прозвучавшей песни. А сейчас для тех, кто в дороге, мы хотим передать маленький привет от осла Жоры. Только что порадовавший нас Леонард Коэн в свое время посвятил нашей следующей исполнительнице такие слова: «Giving me head on the unmade bed», что в дословном переводе значит: «Ты давала мне голову на неубранной кровати». На досуге подумайте сами, что делали на этой кровати Джанис Джоплин и Леонард Коэн! А для тех, кто уже понял, – бессмертный хит «Me and Bobby McGee» в исполнении той самой Джанис Джоплин! Леонард Коэн, выходит, был в ее жизни не первым кавалером. Итак, «Me and Bobby McGee» по заказу осла Жоры для тех, кто в дороге… В дороге куда? К сожалению, уже поздно спрашивать об этом осла Жору. Поэтому напомним дорогим слушателям, что на этот счет существуют разные мнения. По одному, все дороги ведут в Рим. По другому – все они ведут в никуда… Противоречие здесь только кажущееся, если вспомнить, что место, где мы находимся, дорогие радиослушатели, и есть третий Рим!

Последние слова диск-жокея утонули в музыке.

Заиграла одна из тех бесчисленных американских песен, которые не вызывали в Степиной душе никакого эмоционального отклика – наверно, надо было иметь за спиной иное детство и юность, чтобы ощутить хоть какой-то резонанс. Сначала он разбирал только отдельные словосочетания-штамповки: «everything we done», «secrets of my soul» и что-то в том же роде, – а затем стала повторяться строка, в которой, несомненно, было заключено все послание:

«Freedom’s just another word for nothing left to lose»[41].

Эти слова женский голос выводил отчетливо, так, что ошибиться было нельзя. Но было еще одно слово, которое Степа ясно понимал. Куда более важное и значительное слово, чем все, что волновало Джанис Джоплин. Это было само имя «McGee». Его певица выкрикивала, как глагол в повелительном наклонении: «Моги! Моги! Моги-и‑и», отчего в песне появлялось что-то ницшеанское.

Степа подумал о том, что ему сейчас предстоит. Это было, конечно, неподъемно. Но по сравнению с другими вариантами грядущего этот был сказкой.

– Моги, Степа, – прошептал он себе. – Ох, лучше моги…

Песня кончилась, и пошла рекламная вставка.

– Степан Аркадьевич, – нарушил молчание шофер, – а можно спросить?

– Валяй.

– Я вот думаю, как интересно получается. Смотрите, тысяча миллиметров – метр. Тысяча миллиграммов – грамм. А тысяча миллионов? Выходит, он?

– Логично, – согласился Степа. – Он и есть.

Довольный, что развлек шефа, шофер засмеялся.