Dragon Age. Империя масок

– Полагаю, – наконец ответила она, – это зависит от точки зрения. И вероятно, вы могли бы называть меня Лелианой.

– Вероятно, могла бы. – Селина улыбнулась и продолжила, понизив голос: – Вот о чем следует уведомить Верховную Жрицу Джустинию: некоторые аристократы в частных беседах высказывают горячее желание, чтобы императорская власть напрямую занялась разрешением этого вопроса.

Перехватив потрясенный взгляд Лелианы, она кивнула:

– Да, в Орлее есть люди, которые предпочли бы, чтобы мы во имя безопасности пошли войной на своих собственных подданных. Я не хочу этого. И Доротее это прекрасно известно. Однако же я должна предложить им какой-нибудь другой выход.

Лелиана поднялась со скамьи, сдвинула брови, размышляя над ее словами:

– Вы хотите, чтобы Верховная Жрица предприняла какой-то публичный шаг ради улучшения обстановки?

– По правде говоря, – Селина медленно выдохнула, – любой публичный шаг неизбежно вызовет нарекания, что-де я позволила Церкви завладеть браздами правления империей. – (Лелиана кивнула, не говоря ни слова.) – Но если Джустиния сумеет усмирить страсти прежде, чем я вынуждена буду обратить клинок империи против ее граждан, я охотно заплачу такую цену.

– Ваше великолепие, – Лелиана улыбнулась, – вы гораздо меньше думаете о себе и куда больше об Орлее, нежели я ожидала. Это воистину счастливое свойство для любого правителя, и должна признаться, мне нечасто доводилось его наблюдать.

Селина тоже встала, и на миг ее наряд окрасился алым, омытый потоком света из витражных окон.

– Скажи, Архидемон был огромен?

Лелиана засмеялась, негромко и сдержанно, точно светская дама или обученный бард, и ее церковное одеяние показалось вдруг неудачно выбранным маскарадным костюмом.

– Так огромен, ваше великолепие, что в сравнении с ним почти все проблемы кажутся досадными мелочами. – И добавила, уже посерьезнев: – Я попрошу Джустинию обдумать возможность открытых действий. Ей понадобится ваша поддержка, дабы предвосхитить обвинения в попытке узурпировать светскую власть.

– Разумеется. Что, если бы она сделала это заявление на балу, который будет устроен в ее честь? – Никто не ждет, чтобы Верховная Жрица выступила с такой речью на балу… – Лелиана задумалась.

– И потому эта идея тебе нравится, – улыбнулась Селина. – А кроме того, у тех аристократов, которые донимают меня просьбами об открытом вмешательстве, не будет иного выхода, кроме как выслушать Верховную Жрицу и осознать, что этим делом уже занялись.

– Вы тоже обучались ремеслу барда, ваше великолепие. – Лелиана усмехнулась. – Об этом так легко забыть. Я передам ваше предложение Верховной Жрице.

– Три недели, самое большее – месяц. После чего у меня не останется выбора, кроме как решать самой. Прежде чем вернуться в зимние резиденции, знать пожелает убедиться, что мы не бездействуем. – Ваше императорское величество… – Лелиана поклонилась.

С этими словами наперсница Верховной Жрицы покинула церковь через неприметную боковую дверь, а Селина вернулась на скамью. На сей раз, припомнив давние навыки, она села совершенно беззвучно и нисколько не смяв платья.

Еще три недели ей предстоит, стиснув зубы, бороться с происками великого герцога Гаспара, которому, вместе с прочей знатью, неймется развязать войну. Еще три недели она будет намеренно игнорировать нелепую свару между буйными храмовниками и магами, которые упорно не желают признавать общепринятого уклада жизни.

И наградой за стойкость ей будут вопли Гаспара о том, что она-де уступила власть Церкви – как будто власть подобна мечу, который может одновременно находиться только в одних руках. Нет, власть не такова. На самом деле она как танец, исполняемый то с одним, то с другим партнером, танец, в котором ты точно знаешь, когда надлежит вести, а когда смиренно позволить, чтобы тебя вели… и когда достаточно лишь наступить на край подола соперницы, чтобы та с позором грохнулась на пол.

В неосторожных руках такая власть может повергнуть в пыль величайшую империю Тедаса. В том и состоял долг Селины, чтобы охранить и сберечь историю и культуру всего Орлея.

Именно в такие минуты она тешилась уже тем, что сумела подчинить своей воле строптивого университетского профессора.

– Три недели, – прошептала Селина и позволила себе с минуту праздно полюбоваться прихотливой игрой багряно-алого света, лившегося сквозь витражное стекло.

Полумаски, которые носили на публике слуги орлесианских аристократов, были копией хозяйских, только попроще и однообразней, – слуга, в отличие от хозяина, не мог позволить себе неуклонного следования за модой. Если маска главы знатного дома представляла собой львиную морду, вырезанную из слоновой кости, инкрустированную ониксом и отделанную золотом, маски его прислуги также изображали львов, но были окрашены в черный цвет и окаймлены латунными полосами. Маски защищали слуг, выходивших по делам в город, предостерегая ремесленников и торговцев: всякое оскорбление, нанесенное слуге, в конечном счете оскорбляет и его господина. По маскам же слуги разных домов тотчас распознавали вероятного союзника… или возможного врага.