Драгоценность, которая была нашей

Сам Язык? Об этом, конечно, лучше поинтересоваться у Кемпа. Но она конечно же может описать, как он выглядит. Треугольной формы, приблизительно три дюйма длиной и два дюйма шириной у основания, тусклого грязновато-коричневого цвета (золото!), первоначально с тремя рубинами, по одному в каждом углу треугольника, но сейчас остался только один, в самой узкой оконечности всей вещи. Величайшее, уникальнейшее значение этого предмета заключается в том, что он подходит (абсолютно!) к золотой пряжке, найденной при археологических раскопках у деревни Волверкот в начале тридцатых годов и с 1947 года являющейся гордостью эшмолеанской экспозиции, как свидетельство (до той поры не известное) высокого уровня золотых дел мастеров конца восьмого века новой эры. Лаура Стрэттон (как Шейла узнала от Джона Ашендена) привезла реликвию, она лежала в бархатной коробочке, которую Лаура носила с собой в сумочке: она не решилась доверить её трансатлантической почте, туристическому агентству и самым безопасным сейфам. Самое интересное — это то, что Лаура в той же сумочке носила нитку искусственного жемчуга, которую надевала к вечернему платью. Ни малейшего представления, имелись ли там какие-нибудь другие драгоценности, у Шейлы не было. Однако она высказала мысль, что, по её личному опыту последнего времени, а также вопреки недавнему укреплению фунта стерлингов, некоторые из американцев не имеют должного представления о реальном достоинстве английской валюты, находящейся в их кошельках или карманах. Она бы нисколько не удивилась, если бы у любого члена группы там лежало несколько купюр по десять, двадцать и даже пятьдесят фунтов, это же богатые калифорнийцы. Так что случайный вор мог бы быть приятно удивлён, найдя такую сумму? Но мистер Стрэттон, вернее, Эдди Стрэттон, знает лучше, не проще ли спросить его? Верно?

Шейла уставилась большими меланхоличными глазами на Морса, и Льюис на какое-то мгновение испугался, не загипнотизировала ли она его начальника. Поэтому он решил сделать полезный вклад в прояснение обстановки:

— Значит, миссис Уильямс, вы говорите, что группа вряд ли будет против, если я стану выяснять, где они находились между половиной пятого и четвертью шестого? И не будете ли вы любезны сказать нам, где находились вы?

Эффект, произведённый таким невинным вопросом, оказался совершенно неожиданным и мелодраматическим. Шейла Уильямс поставила пустой стакан на стол перед собой и разразилась слезами. Морс уничтожающе посмотрел на подчинённого, словно тот одновременно нарушил все правила дипломатии, этикета и устав вольных каменщиков.

Но сам Морс не растерялся, он повелительно кивнул Льюису на пустой стакан, и Льюис проворно плеснул щедрую порцию «Гордонса», слегка только сдобрив его капелькой тоника.

Внезапно, вызывающе взглянув на полицейских, Шейла выпрямилась в кресле, постаралась уловить момент не очень уверенного равновесия и одним духом хватанула предложенную смесь, чем вызвала тайный восторг Морса. Сказала же она лишь несколько слов:

— Спросите доктора Кемпа, он объяснит!

Когда она ушла, сопровождаемая в лучших джентльменских традициях сержантом Льюисом, и с его помощью без потерь выбралась из коридора, Морс быстро открыл буфет, налил себе добрую порцию «Гленфидича», посмаковал изрядный глоток божественного напитка, затем поместил стакан в стратегически безупречное место, на полку, где его не мог увидеть никто из входящих в кабинет. Включая сержанта Льюиса.

Как это ни странно, но и сержант Льюис, и инспектор Морс прошли мимо того очевидного факта, что Шейла Уильямс так и не ответила на единственный существенный вопрос, который был ей задан.

Столь удивительно воздействуют слёзы любой женщины.

Глава девятая

Мне часто хотелось быть мёртвым, но только под моим уютным одеялом, чтобы ни смерть, ни человек не могли меня слышать.

Георг Лихтенберг

Позже Джон Ашенден вспомнил в точности, что он делал в те сорок пять минут, о которых говорил Морс…