Драгоценности Эптора. Сборник

Я в удивлении поднял брови. Ну уж левую точно... И попытался вспомнить, что маленькая ундина говорила мне сегодня утром о Тарке. А вспоминать — то особо было нечего.

— Пусть ему повезет больше, чем мне, — сказал я.

— Интересно, а что ты думаешь о молодом человеке, решившем спуститься в пасть Разлома?

На мгновение я задумался.

— Я его ненавижу.

Джуао удивленно взглянул на меня.

— Он — мое отражение. Когда-то я был таким же. — Я замолчал, а потом продолжил: — Завидую... У него есть шанс, который я упустил... Надеюсь, он совершит задуманное.

Джуао пожал плечами, дернувшись всем телом. Характерный жест рыбаков. Когда-то и я мог так делать.

— Не знаю, как у них пойдут дела, но, судя по всему, они серьезно взялись за дело...

— Море... Оно всех рассудит, — пробормотал я.

— Да, — кивнул Джуао.

Позади по бетону зашлепали сандалии. Я повернулся как раз вовремя, чтобы подхватить здоровой рукой свою крестницу. Мой крестный сын ухватился за мою парализованную руку и повис на ней.

— Дядюшка Кэйл!..

— Дядюшка Кэйл, что ты нам принес?

— Вы сейчас повалите его! — прикрикнул на детей Джуао. — Ну-ка отпустите!

Видит Бог, они и внимания не обратили на слова своего папочки.

— Что ты нам принес?

— Что ты нам принес, дядюшка Кэйл?

— Если отпустите меня, я вам покажу.

Они отступили. Зеленоглазые. Дрожащие от предвкушения. Я украдкой взглянул на Джуао: карие зрачки на белках слоновой кости. В правом глазу лопнул сосудик... Он любил своих детей. Но скоро они станут ему чужими, как рыбы, которых он ловил. Видя, в какую ужасную тварь превратился я, он, бедняга, наверное, пытается представить, во что превратятся его дети.

Я, например, не мог без боли в сердце смотреть на то, как резко увеличивается население; как, словно почки, распускаются колонии на Луне, Марсе и на дне земного океана. Амфибии ведь порой ведут себя так, словно разрушили все культурные связи с прибрежными рыбацкими деревушками. Я-то это отлично знаю...

Я полез в карман и выудил мутную стекляшку, которую подобрал на побережье.

— Гляньте-ка. Вы такого не видели.

И дети потянулись к моей перепончатой, нечеловеческой руке.

* * *

В супермаркете — самом большом здании деревни — Джуао купил сласти к чаю.

— Я мягкое и нежное, вкуснее шоколада, — шептала каждая коробка печенья, когда вы снимали ее с полки.

Как раз на прошлой неделе я читал статью о новой, говорящей упаковке в одном из американских журналов. Поэтому я был готов к такому обороту и предпочел торчать в овощном отделе. Потом мы пришли в дом Джуао. Письмо оказалось точно таким, как я ожидал. Детей нужно было завтра утром посадить на автобус, уходящий в город. Мои крестники уже вступили на путь, в конце которого превратятся в «рыб»...

Убрав письмо, мы (я с Джуао) уселись на крыльце. Мы пили и смотрели на ослов и мотоциклы, мужчин в мешковатых штанах, женщин в желтых шарфах и ярких рубахах с гирляндами чеснока. Мимо нас прошло несколько амфибий в сверкающей форме из зеленой чешуи.

Наконец Джуао сказался усталым и ушел подремать.

Большая часть моей жизни прошла на побережье стран, где люди привыкли к полуденному отдыху. А я первые десять лет своей жизни, когда формировались все мои привычки, провел на датской кооперативной ферме и до сих пор не мог заставить себя спать днем... Так что я перешагнул через свою крестницу (она уснула на нижней ступеньке крыльца, подложив под голову кулачок) и пошел через деревню назад, к побережью.

Глава третья

В полночь Ариэль вышла из моря. Она поднялась на скалы и забарабанила ногтями в стеклянную стену моего домика. Словно дождевые капли застучали по стеклу...

В тот вечер я устроился у камина. Собирался почитать, но задремал. Мой домашний компьютер поинтересовался, хочу ли я чего-нибудь, и, не получив ответа, выключил Dvorjak Cello Concerto, притушил свет лампы ночника для чтения, перестал подбрасывать дрова в камин. Когда меня разбудила Ариэль, за каминной решеткой были одни угли.

Но голову от подушки я оторвал, только когда она постучала во второй раз. Зеленая форма, янтарные волосы — все цвета погибли в серебристом свете луны. Я потянулся к выключателю, нажал кнопку, и стеклянная стена ушла в пол. В лицо мне ударил ветер.

— Чего тебе нужно? — спросил я. — Неужели нельзя выбрать другое время для визитов?

— Тарк на берегу. Он ждет тебя.

Ночь выдалась теплой, но ветреной. По морю к берегу неслись хребты волн, увенчанные белыми барашками пены.

Я протер глаза.

— Это тот, самый главный? Почему ты не привела его ко мне? Зачем он хочет увидеть меня?

Девушка коснулась моей руки.

— Пойдем. Они все внизу на берегу.

— Кто это «все»?

— Тарк и остальные.

Ариэль потащила меня через внутренний дворик к дорожке, ведущей на пляж. Залитое лунным светом море стонало. Внизу на берегу у ревущего на ветру костра столпились люди. Девушка направилась к ним.

Два рыбака сидели на перевернутом корыте и жались друг к дружке. Они играли на гитарах. Их пение — грубое, ритмическое, режущее слух — разносилось над белеющим в ночи пляжем. Ожерелье из акульих зубов сверкало на шее танцовщицы. Остальные сидели на перевернутом ялике и ели.