Драгоценности Парижа (СИ)

Сотня расположилась на просторной лужайке, одним боком прилегавшей к берегу Сены, а другим упиравшейся в корявый лесок, за которым розовели дома местных жителей. Когда–то на этом месте было болото, и хотя земля оставалась влажной, граждане путем множества сточных канавок, осушили его и даже разметили под новые постройки. Фурштатам не потребовалось забивать колышки, чтобы было к чему привязывать лошадей, они вокруг торчали во множестве. Друзья остановились напротив ставки сотника с воткнутой в землю пикой с конским крашеным хвостом. Дарган соскочил с седла, бросив поводья подружке, подошел к наспех собранному столу, состоящему из подстилки и разложенных на ней кусков хлеба с сыром и жаренным мясом. Дядюка Назар возлежал на свернутой в тугой валик мохнатой бурке. Заметив прибывших, он зыркнул на них черными глазами из–под завитков смоляной папахи:

— А вот и Даргашка объявился, наш дорогой висельник, — радостно воскликнул он, призывая окруживших его казаков обратить на событие внимание. — Оклемался от царского указу, родственничек?

— Я не дюже волновался, — ухмыльнулся Дарган. — Если бы в комендатуре удумали что серьезное, ни в жисть не отпустили бы.

— А чего ж ты дожидался — удумают — не удумают. Надо было укорачивать черкеску, да барсом прыгать на холку любому коню, — подмигнул друг сотника заторможенный в звании подъесаул Ряднов.

— А мамзельку куда, с моста и в Сену, как донской казак Стенька Разин? — догадался сотник. — Из–за нее он и отдался в руки патрулям. Так, Даргашка?

Дарган покосился на невесту, на полную добра сакву и промолчал. Ему не терпелось получить бумаги и покинуть расположение сотни. Ко всему, было неудобно чувствовать себя провинившимся не по ратному делу, а по бабьему, на которое, случись оно в России, никто бы бровью не повел. Но у станичников мнение было свое, к тому же, они знали характер нарушителя: никто в мыслях не допускал, что Дарган без боя мог поддаться гусарам. Поставив еще одну кружку, дядюка Назар указал на место подле себя:

— Располагайся, победу над Наполеоном Буонапартием отметим, чтобы мусью забыли дорогу в наши края, — сказал он, просветил. — Слыхал, царь–батюшка атамана Платова произвел в генералы и пожаловал ему титул графа?

— Откуда, — нахмурился Дарган. — Я ж уехал собираться в дорогу.

— Англицкий король пригласил донца к себе на ихние острова в гости, — добавил кто–то из казаков. — Обещал наградить орденом и вручить лыцарский меч.

— А донцы решили отлить атаману памятник и установить его в Новочеркассе, — дополнил сотник. — Вот как воевать надо, а ты по бабам.

— Дайте приткнуться и Гонтарю, чтобы не толокся вокруг да около, — позаботился подъесаул.

Гонтарь нырнул между казаками, потянулся рукой к куску жареного мяса, и отдернул ее под негласным запретом старых вояк. Дарган снова покосился на девушку, на переметную суму:

— Дорога у нас дальняя, успеть бы к ночи до какого ночлега добраться, — он проглотил слюну. — Дядюка Назар, я к тебе за бумагами и за пропуском. Не держал бы ты нас, я свою песню спел.

— Наполеона помянуть не желаешь? — уставился на него сотник, соображая, что без невесты родственник пировать не сядет. Но женщине за мужским столом места не предусматривалось.

— Сколько этих наполеонов было и будет, — упрямо нагнул голову Дарган. — Отпускай, дядюка Назар, неудобно мне тут торчать.

— Ты ж не украл, не сразбойничал… — сотник пригладил черные усы, подумал, что с расставанием, как с похоронами, затягивать не след. — Твоя воля. Гонтарь, наложи ему в сакву провианту, да набери отряд и проводи дружка до выезда с Парижа, — он вскочил на ноги, обнял молодого станичника, три раза поцеловал. — Но кружку чихиря ты все ж осуши. За победу.

— А вторую на дорожку и за здравие тех, кто остается нести службу, — наполняя объемистую чапуру чихирем, подхватил подъесаул Ряднов.

— А сладким каором из ихнего города Каор ты закусишь, Бог любит троицу, — добавил Черноус, шустро отыскал походную фляжку. — И с собой плеснем, не жалко.