Драгоценности Парижа (СИ)

Девушка посмотрела на возлюбленного сияющими глазами, затем снова увела их на искрами ощетинившиеся камни, она знала, что каждый бриллиант весит примерно десять — пятнадцать карат, представляла, и какую сумму не грех запросить за них. Перед взором возникли картины будущего, обещавшие счастливую судьбу. У них уже есть имение, они везут с собой много денег, на которые можно открыть собственное дело. Оставалось малое — решить, в какую сторону повернуть коней, то ли возвратиться в Париж и смело влиться в новую жизнь, то ли продолжить путь и уже на родине возлюбленного разжечь добрый семейный очаг с многочисленной ребятней в будущем. Они сумеют обеспечить им беззаботное детство, а когда дети подрастут, отправят учиться в престижные университеты Европы. Лишь бы их союз черной меткой не пометили случайности, которых вокруг достаточно.

И все–же лучше было бы не испытывать судьбу в покрытой мраком неизвестности России, а вернуться в атмосферу цивилизованной Франции.

Девушка сделала губы трубочкой, приподнялась на подстилке:

— Месье, дай ла бока, — капризно попросила она.

— Что тебе подать? — наклонился вперед Дарган, силясь вспомнить, что означает частенько слышанное от нее слово.

— Ла лябра… — с придыханием прошептала она. Замерев в долгом поцелуе, обвила сильную шею любимого руками. Откинулась на подстилку, изучающе сверкнула зрачками. — Давай Париж?

— Ты хочешь вернуться? — усмехнулся в усы казак. — Нет, милая, у вас среди розовых камней одна канитель. Ни на охоту сходить, ни на горы посмотреть, разве это жизнь! Вот на Тереку аж дух от простора захватывает.

Спутница долго молчала, размышляя о чем–то своем, по щекам и под ресницами пробегали неясные тени, заставляя Даргана внутренне настораживаться. Он уже любил ее по настоящему и ни на кого не желал бы променять, даже на родственную по крови и по духу станичную скуреху с ярко алыми губами и щеками, с черешневыми глазами. Этим обладала и спутница, разница была лишь в цвете зрачков и волос, но у девушки к достоинствам прибавлялся светлый ум, за красивые глазки не купленный.

Перекинув камешки с ладони на ладонь, она полюбовалась игрой света в них, глубоко вздохнула:

— Ви, месье, — дурашливо сморщила носик. — Ла мур… дла дур.

— Уже нахваталась, — скрывая довольство, проворчал казак. — У подпоручика, что–ли, царствие ему небесное?

Только через два дня им с трудом удалось выбраться из дремучего леса и пустить коней вскачь по равнине. Казалось, буреломы с сумрачными чащобами никогда не кончатся, Дарган потерял все ориентиры, даже звезды не помогали выйти на правильный путь. И если бы не наткнулись на задранную волками телку, кровавые следы от которой вывели на едва приметную тропинку к глухой деревне, они продолжали бы плутать между покрытых мхом деревьев, не имея представления о том, в какой стране находятся. Дарган не решился заезжать в селение, теперь он опасался всего — и погони, и за сохранность добытых на болоте сокровищ, и за то, что измочаленная блужданиями в дебрях девушка самостоятельно решит повернуть коня назад, в теплый и обихоженный свой Париж. Но спутница лишь играла желваками на скулах, да неустанно хлестала себя веткой, отгоняя бесчисленных комаров.

Под вечер впереди замаячили несколько крытых соломой беленьких хаток, вокруг, куда ни кинь взгляд, наступал непроходимый лес. И Дарган пустил рысью лошадей к крайнему домику, возле которого копошился мужичок в белых одеждах и соломенной шляпе. Сам он тоже оказался светловолосым и конопатым, ноги до колен были перемотаны веревками от лыковых лаптей. Дарган всунул нагайку за голенище сапога, свесился с седла:

— Будь здрав, мужик, — поприветствовал он его, с интересом ожидая, на каком языке тот ответит. — Есть тут постоялый двор?

— Нема ниякого двора, — крестьянин развел руками, сильно нажимая на «а» и «я». — А чаго, у каждой хате двор, захади да начуй.

— А кто ж вы будете?

Дарган обрадовался тому, что мужик понимает по русски, но не мог вспомнить, кто так говорит. На войне с «акалками» он встречался, помнил, что воевали они на стороне русских, но являлись ли жителями российской империи или он с девушкой по прежнему находился в Польше, в толк взять не мог. Если их до сих пор носило по Речи Посполитой, тогда трудности еще не закончились.

— Як хто? Бяларусы мы, — простодушно отозвался крестьянин. — А вы з яких таких мест будетя?

— Мы путешественники, — облегченно вздохнул казак. — Говоришь, что постоялый двор у вас в каждом доме?

— Гастям мы рады завсегда.

— Тогда принимай постояльцев, нас с хозяйкой накорми и спать уложи, лошадей напои, задай овса, — Дарган спрыгнул с седла, передал конец уздечки мужичку. — У вас тут спокойно?

— Какой там, по лесам шастает банда вяльможного пана Зарембы, — подхватывая коней под уздцы, отмахнулся мужичок. — Заглядает и до нас, обкрадет и снова у свои чащобы.

— Леса у вас знатные.

— До смоленской с брянской волостей тянутся, что за триста верст от самой Масквы.

— Нам Москва не надобна, мы в Новгород заедем и домой, — оглянулся на спешившуюся спутницу казак, вид у нее был измученный.

— Чаго так?