Драгоценности Парижа (СИ)

А грохот от выстрелов продолжал прокатываться по ущелью через равные промежутки времени, разбойник не жалел зарядов, теперь от страха за свою шкуру. Когда до дерева, за которым он прятался, осталось с десяток сажен, Дарган с силой метнул камень, целясь позади него. Абрек клюнул на приманку, наверное, он подумал, что нырнувший в лес противник решил подобраться к нему сзади. Его суматошных действий хватило на то, чтобы казак за лошадью на дороге нажал на спусковой крючок единственный раз. Раскинув руки, чечен покатился по склону, обрывая полы черкески о ветви кустов. Дарган вложил кинжал в ножны, заторопился на тракт, нужно было проверить, жив ли подстреленный девушкой абрек, слишком много вопросов успело скопиться к нему. Когда он подошел, казак из патруля укрывал своего товарища буркой, а спутница стояла на коленях, пытаясь нащупать пульс у разбойника, она тоже узнала его.

— Кажется, бандит живой, — подняла она глаза от чечена.

— Тогда поговорим, — Дарган оглянулся назад. — А что с братом казаком?

— Сквозной рана грудь, его перевязал товарищ.

— Сам ехать сможет, или придется делать спарку из двух лошадей?

— Зачем спарка, рана нет опасный.

В это время абрек приподнял веки, в узких щелях сверкнули серые зрачки, промычав что–то сквозь стиснутые зубы, он хотел отвернуться, но Дарган концом нагайки заставил его обратить внимание на себя.

— Что тебе надо, гяур? — прошипел разбойник.

— Зачем ты следил за нами? — наклонился к нему казак.

— Тебе все равно не жить, ты наш кровник, — бандит откашлялся, вновь вперился жгучим взором в своего врага. — Мы тебя узнали, ты Дарган, правнук Дарганова из уважаемого ночхойского тейпа. Твой прадед женился на казачке из станицы Стодеревской.

— Кто вам это рассказал?

— На базаре в Пятигорской тебя узнал один из наших, он часто бывал в твоей станице на левом берегу Терека.

— Я ехал своей дорогой, — скрипнул зубами Дарган. — А вы хотели меня ограбить.

— Ты убил своего родственника, это самый тяжкий грех.

— Я защищал свою жизнь и жизнь моей жены, ваш главарь предупредил, когда расправится со мной, отдаст ее джигитам на растерзание, — налился нездоровой краской казак, положил руку на рукоятку кинжала. — Ты считаешь, он поступил бы как мужчина?

— Это его право, неверные обязаны исполнять волю правоверных, — вновь закашлялся абрек, вытолкнув через губы сгусток крови, с хрипом сказал. — Ахмет — Дарган и был твоим родственником.

Дарган отшатнулся, всмотрелся в тонкие черты лица умирающего, мысленно перекрестился, что не он первый нанес смертельную рану вожаку бандитов, господь отвел его от схватки и с молодым чеченом, жадно глотающим сейчас последние капли жизни. Затем негромко спросил:

— Тогда кто ты?

— Три года назад дочь Ахмет — Даргана стала моей женой, я тоже твой кровник.

— Я терской казак, кровного родства с чеченами не признаю, — взорвался Дарган. — Я православный и не желаю знать, какую веру исповедовал мой прадед.

— Неисповедимы пути аллаха, — тихо прошептал умирающий. — Аллах акбар…

— Я не собирался вас трогать, вы первые напали на нас, — крикнул казак.

Но это восклицание оказалось ненужным, голова абрека дернулась и завалилась набок, горбатым носом уткнувшись в пыль. Посидев на коленях перед утрачивающим живые краски бандитом, Дарган перекрестился и поднялся на ноги. Он не допускал признания за собой какой–либо вины, но в душе шевелился червячок сомнения. Может быть то, о чем перед смертью поведал разбойник, было правдой, тогда его дальнейшей судьбе не позавидовал бы враг, а может, чечены решили привязать его фамилию к убитому главарю, чтобы через время сорвать солидный куш. На Кавказе, как в близкой азиатчине, бывало по всякому. Девушка прислонилась к избраннику плечом, она почти ничего не поняла из разговора, но интуитивно почувствовала, что произошло что–то из ряда вон выходящее.

— Наш табун прирастает, — обняв ее за плечи, усмехнулся Дарган. — Пока доберемся до станицы, станем самыми богатыми табунщиками, и не нужно будет уезжать, чтобы открыть, как ты говоришь, собственное дело.

— Лошадь в станица дорого? — немедля вскинула она подбородок.

— От пятьдесят до сто пятьдесят монетов, если при выправке, а наши все кони строевые.

— Монетов?

— Серебряных рублей, — пояснил он. — Можно ассигнациями, они тоже обеспечены золотом.

— Хорошо, — улыбнулась спутница, заглянула в глаза возлюбленному снизу. — Скажи, это был серьезный разговор?

— О чем ты?

— Тот абрек.

— В какой раз поясняю, здесь не Париж, — посерьезнел казак. И снова подмигнул. — Пока от Пятигорской мы отъехали недалеко, имеешь право повернуть назад и с господами возвратиться в Санкт — Петербург.

— Месье Д, Арган, ты прогоняешь? — засмеялась она. — До столица России доеду с господа, а дальше?

— А там в прорубленное в Европу императором Петром окно, хоть до самой Швеции.

— Я еще твой станица Стодеревской не был, не понравится, заберу детей и уеду.

— О-о, тебе и детей подавай! А вообще, Софьюшка, я сказал правду.

— Я вижу, — спутница наложила на себя католический крест. — Дева Мария, помоги нам…