Драгоценные дары

Тем вечером они задержались в галерее до одиннадцати, затем заказали ужин из блюд каджунской кухни. Еда была замечательная, за ужином они успели развесить снимки еще на двух стенах, а потом вернулись в отель и в изнеможении повалились на кровать. Несмотря на напряженную работу и волнения перед выставкой, Эйдан был счастлив, что Вероника рядом.

На следующее утро Вероника проснулась оттого, что Эйдан ласкал ее. Они лежали в постели обнаженные и начали заниматься любовью еще в полусне.

– Какой приятный способ просыпаться… – сонно пробормотала она потом, перекатываясь на бок, чтобы посмотреть на Эйдана. Он поцеловал ее.

– Спасибо за помощь вчера вечером. У тебя верный глаз, – похвалил он.

– У тебя тоже, и работаешь ты на совесть.

Они приняли вместе душ и вскоре уже направлялись в галерею. Подготовка к выставке заняла еще два дня. Благодаря нескольким нишам и продуманно размещенным перегородкам в их распоряжении появились дополнительные стены для размещения фотографий. Наконец все было закончено, и Эйдан счел выставку полностью готовой к открытию, насколько это вообще возможно. Перед самым уходом в гостиницу, чтобы переодеться к церемонии открытия, он поменял местами последние три снимка. В галерее было выставлено множество работ Эйдана, и он рассчитывал на благосклонные рецензии.

К открытию Эйдан оделся в черную рубашку и черные джинсы, а Вероника – в черные кожаные брюки и черный свитер, который купила, отлучившись на несколько часов за покупками на Ораниенбургерштрассе.

– Ты великолепна, – восхищенно воскликнул он, целуя ее. Пешком они направились из гостиницы в галерею. Эйдан волновался из-за выставки, его волнение передалось Веронике. На открытие обещал прийти самый влиятельный арт-критик Берлина. Едва Вероника с Эйданом оказались в галерее, как ее владелец, Карл, сообщил, что ему звонили из одного музея в Испании по поводу приобретения некоторых работ, и такой же запрос поступил из Гамбурга. Выставка могла сыграть решающую роль в карьере Эйдана, поэтому он был особенно рад, что в эти минуты Вероника рядом с ним.

Галерея быстро наполнилась посетителями, подали легкие закуски, играла музыка, заинтересованную толпу составляли главным образом ценители искусства. Прибыли художники и коллекционеры из Италии, Испании и Англии, пришел критик, которого ждал Эйдан, и похвалил выставку. Эйдан был звездой вечера, его работы обсуждали и превозносили. В какой-то момент Вероника, оглядевшись, вдруг осознала, что большинству собравшихся в зале от двадцати до тридцати с небольшим лет – словом, среди зрителей ее ровесников не оказалось. Она вдруг почувствовала себя безнадежно старой и задумалась, не выглядит ли она нелепо в брюках из черной кожи. Волосы она распустила по просьбе Эйдана. Ей вспомнилось английское выражение «закосить под девочку» – так говорили о женщинах в возрасте, одевающихся на молодежный манер. Вероника надеялась, что не выглядит молодящейся старухой.

Тем не менее она разительно отличалась от людей, окружающих Эйдана. Это не раздражало и не злило ее, она просто любила его и радовалась, что она здесь, однако этот вечер отрезвил ее, напомнил, в каких разных мирах они живут. Ей было интересно и весело, однако она постоянно помнила, что она здесь чужая, и гадала, сумел бы Эйдан прижиться в ее мире или нет. При желании он смог бы, но весь он, казалось, состоял из острых углов и твердых мнений, и не собирался изменять себе ради других. Вероника уважала его за эту цельность. Она задумалась, способен ли он вообще радоваться жизни в ее мире – при всем его недоверии к богачам и презрении к традициям, смысла в которых он не видел. Он соглашался терпеть лишь то, что он считал честным, неприкрашенным и реальным. Как он сам говорил, он не выносил чепухи и бессмыслицы, и не собирался мириться с ними.

Безусловно, порой ее миру недоставало честности, а балом в нем правили условности и неискренность. Лишь немногие могли позволить себе быть прямолинейными, как Эйдан. Ему было нечего терять и некому угождать, кроме самого себя. Вероника всю жизнь приспосабливалась к людям и обстоятельствам, порой даже себе во вред, а Эйдану это не нравилось. Он считал, что с людьми ей следует вести себя жестче, прямее, хоть она и уверяла, что это не в ее духе. По мнению Эйдана, люди, которые чем-либо оскорбили ее, проявили грубость, бесчестность или бестактность, а также пытались пользоваться ею, не заслуживают никаких слов, кроме «пошел к черту». Он уже предлагал ей в случае необходимости так же реагировать и на ее дочерей. Выслушав это, Вероника расхохоталась. Девочки упали бы в обморок, если бы она предприняла такую попытку.