Драгоценные моменты смерти

Мы снова в чреве подземного города, мои ноги по колено утопают в ярко-зеленом мху. Я продвигаюсь дальше в болото, замедляя ход, когда замолкают песни насекомых — мои сородичи предупреждают меня, что впереди опасность. Я вижу логово моховых собак; вход в него зарос лианами, светящимся лишайником и грибами вида «голодный ангел» — они-то нам и нужны. Окунувшись в воду, я на время прячу свой запах от псов. Жестом я приглашаю Лимина сделать то же самое. Если они спят, то у нас есть шанс.

Шляпки грибов сверху белые, а снизу — резинистые черные пластины, покрытые пушком, словно оперенные крылья ангела. В отличие от смертоголовиков и волчьих клыков, они не ядовитые. Они просто вызывают яркие галлюцинации, что заставляют убивать всех, кто встретится на пути, а когда час спустя ты приходишь в себя, то замечательно себя чувствуешь — никаких побочных эффектов, кроме крови трех десятков невинных жертв у тебя на руках.

Я заглядываю в пещеру и, конечно же, вижу трех моховых собак. Они спят, свернувшись калачиками и прижавшись друг к другу, и лапы у них подрагивают во сне — острые обсидиановые когти разрывают воображаемую плоть, из клыкастых пастей доносится иногда приглушенный лай. Осторожно и бесшумно я тянусь к голодному ангелу.

— Бозак, — вдруг шепчет Лимин, — а ты уверен, что этот гриб — не грифонова лапа?

Щупальце одной из меховых собак подергивается, и я замираю. Задержав дыхание, я жду, пока оно успокоится. Блестящие легкие крылья Лимина жужжат снаружи пещеры, прямо над входом, и все мои мысли о том, что он распространяет свой запах, и собаки могут почуять его в любую секунду.

— Уверен, — шепчу я в ответ. Грифонова лапа так похожа на голодного ангела, что даже опытные споровые друиды зачастую их путают, но брат научил меня подмечать едва уловимое различие в форме шляпок.

Собрав грибы, я аккуратно их упаковываю. Свой экземпляр я убираю в сумку, потом протягиваю Лимину его гриб. Лимин приземляется на болоте, рядом со мной. Я хочу его обойти, но он заслоняет мне путь. — В чем дело, Бозак? Боишься, что не сможешь убежать от моховых песиков? — он, прищурившись, заглядывает в пещеру. — Ну-ну, перестань. Это же совсем щеночки.

— Угу. Таким, как ты, легко говорить, — отвечаю я, имея в виду его умение летать. — А теперь попрошу меня извинить, но дальше каждый сам за себя. Я слышу приближающиеся шаги, поднимаю взгляд и вижу силуэт с волосами, что извиваются, как целый клубок змей. Ката нас нагнала. Эта горгона — крепкий орешек... м-да, каламбур получился так себе. Но, как бы то ни было, в камень превращаться не хочется.

— До смерти и после! — кричит Лимин, прячет свой гриб и бросает камень в логово моховых собак. Тот попадает одному из псов прямо в лоб, и зверь тут же раскрывает черные глаза. Поднимает голову. Обнажает зубы и издает низкий рык. Два других пса проснулись, поднялись и рычат за его спиной.

— Что ты натворил, Лимин? — кричу я, но он уже улетает прочь.

Не отрывая от меня глаз, моховые собаки делают шаг вперед, потом другой. Я поворачиваюсь и бросаюсь бежать — а они, словно дождавшись приглашения, кидаются в погоню.

— Моховые псы! — кричу я Кате, и вот мы уже бежим вместе, плечом к плечу, а собаки догоняют нас.

— Я могу обратить их в камень, . — задыхаясь, с трудом бросает мне на бегу горгона. . — Но мне надо несколько секунд на заклинание.

— Ты же не хотела работать вместе.

— Бозак, ты правда будешь мелочиться, когда нас вот-вот заживо сожрут моховые псы?

— Ладно, — говорю я. — Я их отвлеку.

— Дай мне полминуты, а потом гони обратно на меня.

Я киваю, и мои крылья начинают дрожать, издавая манящее жужжание. Собаки переключают на меня все свое внимание, я сворачиваю в сторону, обегаю небольшую поросль лиан и возвращаюсь к Кате — щупальца на ее голове уже поднялись и жадно извиваются. Она выпускает заклинание, и две собаки замедляются, а потом замирают, так и не закрыв раззявленные зубастые пасти. Их плоть дюйм за дюймом превращается в камень, но у меня нет времени пялиться на это зрелище. Оставшаяся собака несется на меня, и Ката снова пытается ударить заклинанием, но ничего не происходит. Пес, пролетев мимо, бросается прямо на нее.

Я не стану врать... . мое первое желание — бросить ее и устремиться за победой, но что бы об этом подумала Мать? Сложив крылья, я тру их друг о друга, выводя чудесную песню. Ко мне слетаются насекомые — рой саранчи с серебристыми спинками. Я напускаю их на собаку; зверь бросает Кату и, щелкая зубами, пытается отогнать насекомых. — Беги! Уходи! — кричу я Кате, но у нее на этот счет свои соображения. Ее волосы вновь вспыхивают. — Нет! — выкрикиваю я, но уже слишком поздно. Третий моховой пес превращается в статую, а с ним — почти сотня особей из роя. Они валятся на землю, словно галька.

— Что? Это же просто козявки, — говорит горгона, заметив, с какой ненавистью я смотрю на нее.

Я собираюсь объяснить ей, что это не просто козявки, что это мои сородичи, но вдруг понимаю, что у нее до сих пор не опустились волосы. Я для нее тоже просто козявка.