Драйв Астарты

– Знаешь, гло, у больших умов и ошибки большие. Такие большие умы, как Ефремов, делают достойные ошибки. Ошибки, на которых можно многому научиться. Я буду рассуждать так, как меня учила мама. Я попробую представить себя на месте автора. Конечно, я и половины того не знаю, что знал Ефремов. Это можно офигеть: Геолог, палеонтолог, биолог, экоисторик, практический психолог, да ещё хобби: космос. Но, вообразим, что я все это знаю. И я пишу о будущем, в котором коммунизм, Великое Кольцо, и все такое. Я рисую таких людей, какими, мне кажется, они получатся при коммунизме. Замечательных, красивых, умных, здоровых, динамичных, очень много знающих и очень тонких и тактичных… Я сейчас говорю с его точки зрения.

– А тебе самой нравятся те люди, которые у него? – перебил Эсао.

– Я уже говорила: на мой взгляд, они слишком нерешительные. Они слишком много рассуждают, когда надо просто сделать. И они слишком ритуально выражают свои эмоции. Они гонятся за совершенством, и не умеют быть счастливыми. Но это мое мнение, а теперь я снова играю за автора. Я пытаюсь врубиться, как же они, такие замечательные, появятся? Я ученый, я не могу забить болт на переходный процесс и просто сказать: так получилось. Я хочу объяснить как это будущее вырастет из того состояния общества и человека, которое сейчас, в эпоху Первой холодной войны. Я пытаюсь и так, и сяк, а оно, joder conio, не получается, несмотря на все мои знания.

– По ходу, качественная ошибка прогноза, – констатировал Оскэ.

– Нет! – Флер энергично покрутила головой, – Качественно модель нормальная, но в деталях сидят ошибочные постулаты. Это как с моделью атома по Резерфорду. В ней почти все ОК, остался один шаг до открытия, но на этот шаг уже не хватает сил.

Оскэ дважды кивнул в знак понимания ситуации, и предположил:

– Его задолбало и он описал переходный процесс абы как.

– Нет, Ежик. Он так не мог. Не такой человек. Он начал рыть источники. Сначала – нормальные, объективно-научные. Потом – сомнительные.

– Пошел советоваться с tahuna? С колдунами? – предположил Оскэ.

– Хуже, – вздохнула Флер, – Он пошел к каким-то интеллигентам. А в Европе почти каждый интеллигент связан с христианской ортодоксией.

– Не может быть, – возразила Стэли, – Ефремов считал, что христианство это вредное учение. Нам, как католикам, это неприятно, но это факт. Он так прямо и писал.

Флер сделала несколько глотков какао и пояснила.

– Тут надо понимать психологию интеллигенции. Интеллигент обязательно найдет в обозримых окрестностях мораль из самого тухлого периода истории. В Европе это – средневековье. Если к власти в стране приходит новая генерация, то интеллигенты приползают к ней, преданно лижут ей сапоги и пытаются продать ей эту тухлятину в качестве новой супер-прогрессивной морали.

– О! – сказал Оскэ, – Я, как будто, слышу застольные лекции дяди Микки.

– Ага, – Флер кивнула, – Папа ведь был обвинителем на «процессе биоэтиков».

– Подождите, – вмешался Эсао, – как ученому-коммунисту можно продать мораль средневековья?! Скорее, кошка начнет жрать опилки!

– Можно-можно… – сказала Флер, – Мы ведь недавно болтали на эту тему. Если не провести универсальный культуроцид, то будут рецидивы. Вот и пример. Ученый-коммунист задумался на счет изменения людей, а интеллигенты тут как тут со своей тухлятиной. Возьмите, товарищ Ефремов, плоды трудов величайших нравственных мыслителей человечества. А ты удивлялся, почему у нас расстреливали педагогов и всяких прочих интеллигентов. Вот потому! В 1-м году Хартии первой задачей было выиграть войну с неоколониализмом, второй – снести его моральную надстройку, а третьей – создать у людей психологический иммунитет к этой моральной тухлятине.

Произнеся этот монолог, меганезийка допила какао и потянулась к котелку. Оскэ опередил её, и, отняв кружку, аккуратно наполнил, заметив мимоходом.

– Ты слишком заводишься, крошка Ру.

– Этот минус – продолжение моих несомненных плюсов, – гордо ответила она.

– А как вы думаете, на самом деле, можно изменить людей? – спросила Стэли, – Не в средневековье, конечно, а в лучшую сторону?

– А которая сторона лучшая? – иронично поинтересовался Оскэ.

– Ну… – тиморка задумалась, – Вот эксперимент на тетрабублике. Там же меняют в лучшую сторону этих ребят, которых в семье воспитывали исламистами, правда?

Оскэ покачал головой, закурил сигарету и, после некоторой паузы, ответил:

– Сложный это вопрос… Сложный и неприятный. Можно было бы отговориться, что, типа, это особый случай: исламская мораль по-любому должна быть стерта. Даже в случае, если приходится для этого слегка травмировать мозги юного организма. Но я предпочитаю сказать прямо: я не уверен, что такие фокусы допустимы по Хартии.

– И я не уверена, – эхом отозвалась Флер.

– Ладно, пусть это неудачный пример, – сказала Стэли, – А Элаусестере? Там-то люди получаются… Не знаю, как сказать. Не зря же именно они в «Диогеновых бочках»?

– Элаусестерцы, – произнес Оскэ, – Это наши космические конкистадоры. Они почти идеально готовы к завоеванию космоса, но им очень тяжело в повседневной жизни.