Драйвер заката

Кабина с непрерывно мелькающими цифрами на табло казалась несуществующей, и в то же время она была единственной точкой опоры, за которую Виктор мог бы поручиться. Чтобы вывести себя из этого мучительного состояния, он опять пошевелился: всем телом, стараясь внушить себе, что чувствует кожей одежду, что все вокруг реально – и лифт, и он сам, стоящий в лифте, и спутники Коновалова, чьи лица застыли в полированной панели двумя розовыми пятнами. Это напоминало отчаянную попытку проснуться, когда догадываешься, что видишь паршивый сон, но открыть глаза не хватает сил.

Дрейфующее сознание Виктора вцепилось в последнюю надежду: всё это могло оказаться сном – не только летящий в бесконечном пространстве лифт, а вообще всё, начиная с того момента, когда Лёха рухнул на пол и по паркету растеклась кровь.

Едва Сигалов об этом подумал, как тело вновь приобрело привычный вес. На табло вспыхнула двойка, а за ней, после невыносимой паузы, единица. Кабина толкнула в пятки, и двери раскрылись – впереди была просторная площадка первого этажа. Ожидавший лифта невзрачный мужчина с тонкими усиками и винтажным портфелем заинтересованно оглядел Виктора и остановился на его запястьях. Сигалов собрался иронически развести руками, но браслеты не позволили.

Это не было сном.

– Отойдите с прохода! – велел Коновалов, и мужичок проворно посторонился.

Один из полицейских вышел вперед, второй толкнул Виктора в спину.

– Не может быть… – обронил тот. – Как нелепо…

– Знаешь, сколько раз я это слышал? – проговорил капитан. – Никто никогда не виноват, у всех всё случайно.

– Я не по труп.

– Да?.. А про что же тогда?

– Вот про это про всё… – Виктор обвел взглядом кабину, имея в виду не только лифт, а нечто большее, но следователь его, естественно, не понял.

– Шок, – констатировал капитан. – Скоро отпустит. Выходи быстрей, не трать мое время.

Виктор даже не пытался рассказать, что он пережил за те несколько секунд, пока лифт несся в шахте с двадцать шестого этажа. Во-первых, полицейских это вряд ли волновало, но была и вторая причина, более весомая. Никто, кроме морфоскриптера, не понял бы, о чем он толкует. Состояние, близкое к трансу, которое Сигалов только что испытал, было, в общем-то, обыденным для любого, кто занимался сочинительством. Одной ногой в реальности, другой в создаваемом мире – так и возникали скрипты: в полубреду, на границе между сном и явью. Но это никогда не наступало само, бесконтрольно, иначе все морфоскриптеры заканчивали бы в психушке. Хотя Виктор считал, что некоторым его знакомым давно уже пора. Но, разумеется, не ему. У него-то всё было в порядке.

– Шагай резче! – раздражаясь, бросил Коновалов. – Не вынуждай применять силу.

Виктор тяжело сглотнул, вышел из лифта и в сопровождении полицейских направился к дверям.

Начало мая в Москве выдалось сухим и необычайно теплым. Люди на улице то и дело поглядывали вверх, словно ожидая, что небо прекратит их разыгрывать и явит грозовые тучи. Туч, однако, не было.

Сигалова довели до полицейского автомобиля и, пригнув ему голову, усадили назад. Он расположился посередине, но увидел, что Коновалов забирается следом, и неуклюже сдвинулся влево, ударившись коленями о близкую решетку. Место оказалось страшно неудобным, но таким уж оно было задумано – место для арестованного. Левая дверь была отделана твердым, как старая пластмасса, кожзаменителем без ручки, без подлокотника и без кнопки стеклоподъемника. Все права пассажира в этой машине сводились к праву ждать и помалкивать.

Коновалов грузно уселся рядом, завозился с плащом, проверил коммуникатор и недоуменно посмотрел водителю в затылок:

– Чего стоим-то?

– Господин капитан, вы бы пересели вперед…

– Поехали, говорю.

Автомобиль мягко тронулся, обогнул жилую башню и вырулил на дорогу к перекрестку.

– Во-от… – начал Коновалов, глядя вперед, но обращаясь явно к Виктору. – Ехать не долго, скоро будем в участке. Приедем, оформим, и сможешь с кем-нибудь связаться, если нужно.

– Один раз?

– Почему один? Звони сколько влезет.

Капитан излучал заботу – не фальшивое беспокойство, которое бросилось бы в глаза и всё испортило, а разумную меру внимания к человеку, попавшему в беду. И он опять перешел на «ты», Сигалов даже не заметил, когда это произошло.

– Работаете без напарника? – осведомился Виктор. – Доброго и злого полицейского приходится играть в одиночку?

– Ай, брось, – благодушно ответил Коновалов. – Добрый и злой – это такой же штамп, как спасти красавицу в конце фильма.

– Вы смотрите фильмы? Правда?

– Сейчас редко. Хорошее кино уже не снимают.

– Всё хорошее реализуется в морфоскриптах.

– Не знаю, не знаю… Скрипты эти… Я их не воспринимаю. Пробовал много раз, не увлекает.

– А что увлекает – сидеть и пялиться на экран? Разве не лучше самому участвовать в действии?

– Да какое там участие? Там же всё ненастоящее.