Читаем Драйзер полностью

В начале апреля Драйзер возвращается в Нью-Йорк и погружается в обычную для него жизнь: ведет переговоры с издателями о выпуске книг неизвестных пока писателей (и добивается согласия «Лейн компани» на издание романа Шервуда Андерсона «Сын Уинди Макферсона»), передает для ознакомления законченный им первый том автобиографии, рассылает друзьям экземпляры только что вышедшего в свет сборника своих «Пьес о естественном и сверхъестественном», ведет переписку с Менкеном о рукописях путевых впечатлений и новой одноактной пьесы «Старый тряпичник», получает предложение поступить на работу во вновь организуемую кинофирму. Словом, он полон различных планов, продолжает собирать материал для «Оплота», ждет выхода в свет «Каникул уроженца Индианы», надеется, что наконец-то сможет спокойно продолжать свою работу. Будущее кажется ему безоблачным и обеспеченным.

Но мечтам писателя не суждено было сбыться, в июле ему был нанесен новый тяжелый удар — «нью-йоркское общество борьбы с пороком» запретило дальнейшее распространение «Гения», как «богохульного и непристойного» произведения. Это общество являлось полуофициальной организацией, на которую власти штата Нью-Йорк возложили проведение в жизнь законов, направленных «против непристойностей». Создано оно было во второй половине XIX века неким Антони Комстоком и пользовалось большими правами. По данным американской печати, только при Комстоке общество добилось ареста более чем 3 тысяч человек, уничтожило более 30 тонн книг, около 23 тонн книжных матриц и почти 4 миллиона репродукций картин. Комсток не допустил распространения в США таких книг, как «Три мушкетера» А. Дюма, сборника од Горация, произведений Э. Сю и многих других авторов.

В 1915 году, вспоминает Флойд Делл, «печальной памяти Антони Комсток скончался и отправился в ад, и его место занял мало известный до того тип по имени Джон Самнер, ставший нанятым агентом частной организации, которая в сговоре с продажной полицией осуществляла неофициальную цензуру над американской мыслью, искусством и литературой. А трусливая и лицемерная американская публика позволяла этой тирании делать свое дело». Как отмечают американские исследователи, зловещая тень общества «угрожающе нависла над столом каждого нью-йоркского редактора», который боялся «ареста, конфискации книги, крупных личных неприятностей или больших материальных потерь».

Первыми обратили внимание на новый роман Драйзера члены «западного общества борьбы с пороком» в городе Цинциннати (штат Огайо). По звонку одного из своих прихожан священник баптистской церкви Джон Херчет прочел книгу и передал ее секретарю «западного общества» Ф. Роуэ, который нашел ее «переполненной непристойностями и богохульством», приказал изъять из всех книжных магазинов города, подал жалобу в вашингтонское почтовое ведомство с требованием запретить ее пересылку по почте и сообщил обо всем Самнеру. Тот сам прочел книгу, нашел в ней 17 «нечестивых» и 75 «бесстыжих» мест и лично отправился в издательство, где потребовал изъять книгу из продажи.

Хотя официальные правительственные органы не предприняли других действий, владельцы издательства были так напуганы угрозами Самнера, что, руководствуясь сугубо коммерческими соображениями и стараясь избежать дорогостоящего судебного процесса, затребовали непроданные экземпляры книги из всех магазинов страны. Драйзер, имевший все основания опасаться за сохранность печатных форм, тайком вывез их из типографии в соседний штат Нью-Джерси, на который не распространялась власть «нью-йоркского общества борьбы с пороком».

Самнер усиленно пропагандировал отрицательное отношение к роману: «Мы смотрим на эту книгу с точки зрения ее воздействия на читательниц-женщин с незрелым умом, — писал он в ноябре 1916 года… — Совершенно ясно, что чтение подобной книги молодой женщиной окажет на нее весьма пагубное влияние». Вместе с тем Самнер заявлял, что он выступает якобы против проникновения «иностранного влияния» в американскую литературу. «Мы нуждаемся в поддержании наших норм приличия сейчас перед лицом нашествия иностранного и подражания иностранному более чем когда-либо раньше, а отнюдь не в превращении разврата и неприличия в настолько привычные, чтобы они превратились в общепринятые и типичные для американского образа жизни и обычаев», — провозглашал свои взгляды Самнер в частном письме, явно намекая на немецкое происхождение Драйзера.

Драйзер оказался в весьма сложном положении. Запрещение нового романа прежде всего наносило серьезный удар по его репутации писателя. Он прекрасно понимал, что «общество по борьбе с пороком» является выразителем взглядов как огромного числа американских обывателей, так и самых реакционных кругов страны. Удар наносился не просто по отдельному произведению, но и по системе взглядов человека, который всем своим творчеством олицетворял лучшие, прогрессивные силы американской литературы, чьи книги являлись неопровержимым обвинением против самого «американского образа жизни».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное