Драйзер. Русский дневник

Как дети, которые верят в Санта-Клауса, мы в рождественское утро встали очень рано, в 4 часа, так как хотели сесть на скорый поезд до Баку, который выходил из Минеральных Вод в 7:25. Когда мы выехали в Минводы, было еще темно и холодно. Мы думали о доме. На одной станции мы долго стояли, пока экипаж завтракал, и начали нервничать из-за того, что опоздаем на поезд, но ничего страшного не случилось – поезд сам опоздал. Мы засели в буфете и приготовились к осаде. Мы пили чай, потом, чуть позже, молоко, а потом, еще позже, я захотел холодной индейки – несмотря на сильные боли в солнечном сплетении. Поэтому я заказал одну порцию ценой один рубль. Поскольку Д. заказала какую-то копченую рыбу антикварного вида, у нас получился рождественский завтрак, который раз и навсегда излечил меня от любви к холодной индейке. Нам также принесли примерно полпуда белого хлеба, добытого из горы буханок, находившейся в углу ресторана. После завтрака я разложил пасьянс – в основном для развлечения зрителей. Я уже фактически начал чувствовать себя на этой станции как дома, но тут в 12:30 прибыл поезд…

Вскоре мы выехали из Минеральных Вод в международном вагоне. Я думал, что мы уже распрощались со степями, но вот они снова здесь: заснеженные и абсолютно плоские. В этом поезде был вагон-ресторан – первый, в котором я побывал в России. Мы там пообедали: места там очень много, гораздо больше, чем в американском вагоне. Обед состоял из супа, холодной рыбы с соусом из хрена, жареной утки с соленьями, яблока с рисом, кофе и пирожных (кофе, конечно, был ненастоящий). Все это обошлось в 5 рублей 80 копеек. В четыре уже стемнело, и, поскольку мы очень устали, то легли спать. Около 8 часов вечера мы проснулись оттого, что поезд долгое время стоял на одном месте; оказывается, это был Гудермес, станция после Грозного и Владикавказа. Мы услышали, что наши соседи говорят о крушении грузового поезда, который шел перед нами. Лопнул рельс, вагон в середине состава перевернулся, остальные взгромоздились на него; четыре человека погибли.

26 дек.

Спал с перерывами до 8 часов утра. В 8:30 поезд тронулся. Местность изменилась; раньше это были замерзшие болота с высокой коричневой травой, дикие утки, далекие кустарники и небольшие кучки деревьев, теперь же – цепь покрытых снегом гор и деревенек возле дороги – глиняные хижины с соломенными крышами; свиньи и коровы во дворе; женщина в красном платке, которая, скрестив ноги, сидела у двери и просеивала зерно через круглое сито; крытые соломой домики на сваях. Затем мы проехали мимо потерпевшего крушение поезда: скрученные и разбитые грузовые вагоны, разбросанные вдоль полотна, рассыпанное повсюду зерно, разбросанные бумаги и книги, солдаты, охраняющие мертвые тела. Еще чуть-чуть, и это мог бы быть наш поезд… Р. К. представила себе такой захватывающий репортаж в американских газетах, что почти сожалела о том, что нам удалось избежать катастрофы: «На Рождество в степях Кавказа погиб в железнодорожной катастрофе Теодор Драйзер».

К полудню весь снег в степи исчез, и его можно было увидеть только на горах. Появились овцы, коровы, пастухи в черных кавказских бурках с широкими прямыми плечами, как будто у них от плеча до плеча проходила палка, и в больших меховых шапках. У Порт-Петровска[304] – скопление землянок возле путей на фоне горных вершин.

В том же вагоне ехало множество ответственных партийных работников, возвращавшихся в Баку и Тифлис со съезда в Москве. Были здесь армяне, старый грузин, который работал со Сталиным, Шамше Лежава, белорус, сибиряк, еврей. Самым внимательным ко мне оказался один молодой армянин из тифлисского финотдела: он настаивал, чтобы я обязательно выпил кавказского коньяка, тифлисского шампанского и водки. Мы все вместе пообедали в ресторане, а потом он сидел у нас в купе и пел армянские и грузинские песни – горячий, сумасшедший молодой человек. Эльчебиков.