Драйзер

Денежные затруднения давали себя знать все ощутимее. Снова и снова вставал вопрос о продаже «Ироки». «Для нас абсолютно необходимо продать участок как можно быстрее… — писала Элен в марте 1943 года. — Т. отнюдь не становится моложе. Ему крайне необходимы деньги… Его книга «Оплот» сама по себе требует от него колоссальных усилий, да к тому же он еще и нуждается в средствах…» Здоровье писателя ухудшилось, зимой он постоянно страдал от простуды, стал хуже видеть.

Новый, 1944 год принес Драйзеру неожиданное известие.

Американская академия искусств и литературы приняла решение наградить писателя почетной золотой медалью, присуждаемой раз в пять лет за выдающиеся достижения в области искусства и литературы. Как указывалось в решении академии, Т. Драйзер награждался «не только за высокие качества таких книг, как «Американская трагедия», «Сестра Керри», «Двенадцать мужчин» и многие другие, но также за Ваши отвагу и честность, с которыми Вы пробивали путь в качестве пионера, воссоздающего в прозе подлинных живых людей и настоящую Америку». Последние строчки особенно растрогали семидесятидвухлетнего писателя, ибо ему показалось, что, несмотря на все нападки реакции, его наконец-то оценили на родине, что есть и в Соединенных Штатах люди, понимающие, какой огромный вклад он внес в американскую литературу.

Американские литературоведы утверждают, что решение это было принято под большим нажимом Синклера Льюиса, который и составил проект письма Драйзеру. Как бы там ни было, это решение академии явилось первым — и единственным — актом официального признания писателя на его родине. Драйзер знал, что членами академии и связанного с ней Национального института являлись в те годы многие уважаемые им писатели.

Мысль о том, что эти писатели так или иначе причастны к решению академии, помогла ему забыть о консерватизме академии, о том, что она долгие годы игнорировала его существование как писателя. Он дает согласие принять награду и в мае 1944 года едет в Нью-Йорк, чтобы лично присутствовать на торжественной церемонии.

Узнавший об этом Менкен написал Драйзеру письмо. «Я слышал, что Вы отправляетесь в Нью-Йорк, чтобы быть увенчанным Американской академией искусств и литературы лавровым венком. Если это правда, я могу лишь оплакать тот факт, что вы поддерживаете какие-то отношения с этой бандой шарлатанов. Члены академии долгие годы были вашими главными обвинителями. И если они действительно предложили Вам подачку, то я надеюсь, что Вы посоветуете им заткнуть ею их глотки».

Как известно, Драйзер не последовал совету Менкена. К сожалению, ему не пришлось увидеть, как несколькими годами позже, в 1951 году, Генри Луис Менкен также принял золотую медаль академии.

В Нью-Йорке Драйзер сразу попал в круговорот встреч, телефонных разговоров, бесед, званых обедов и ужинов, интервью. Он встречался с близкими родственниками, старыми друзьями, издателями, художниками, музыкантами. Церемония вручения наград состоялась 19 мая. Драйзер пригласил некоторых своих друзей и знакомых — Эдгара Ли Мастерса с женой, Маргарет Чедер, профессора Элиаса.

Он сидел на отведенном ему месте, подавленный всей помпезностью и нарочито архаичной торжественностью обстановки — черными мантиями членов академии, медленно прошествовавших к своим креслам, пышностью убранства сцены, официально строгими костюмами мужчин, вечерними туалетами женщин. Мастерс, получивший медаль академии несколькими годами раньше, сидел рядом, и это успокоило Драйзера. Вместе с Драйзером получали награды также его ровесница Уилла Кэзер, известная своими романами о судьбах переселенцев на западные земли, Самюэль Мак-Клюр, чей журнал в конце XIX — начале XX века был рупором радикально настроенной интеллигенции, певец Поль Робсон и другие.

Драйзер внимательно слушал речи представителя академии в честь У. Кэзер и С. Мак-Клюра и их ответные слова. Он знал, что ему самому не удастся ничего сказать, хотя он и приготовил заранее свою речь и, как требовалось, послал ее на предварительный просмотр в академию. Он собирался говорить о необходимости создания в стране министерства или федерального бюро по делам искусств, и ему казалось, что такое выступление придется по душе даже членам академия. Но его идея была признана спорной, и речь не получила необходимого одобрения. С ледяным лицом он выслушал приветственную речь в свою честь профессора Ч. Тинкера, в которой признавались его заслуги пионера в истории современной американской литературы. Под гром аплодисментов присутствующих он медленно взошел на сцену, принял награду, учтиво поклонился и молча удалился на свое место, «словно лев, отвернувшийся от зрителей» на арене цирка.

Последовавший за церемонией вручения наград прием лишь утвердил его в мысли о том, что академия удостоила его своей чести после долгих споров под большим давлением молодых, радикально настроенных членов академии. Но были на приеме и приятные минуты: он с большим интересом беседовал со своим старым знакомым Полем Робсоном и вскоре пошел послушать «Отелло» в его исполнении.