Драккары Одина

— Его ухмылка слишком дерзка, — сказал Виглиф, как бы невзначай дотронувшись до рукояти своего меча. Прикосновение к оружию действовало успокаивающе. Меч викинга — его брат. Руническая надпись на мече Беспалого гласила — «Убивающий Врага».

— Гости не обсуждают лошадь хозяина, — Дитфен рассеянно огляделся. Этот карлик и в самом деле вел себя неподобающе. Но подавать вида было нельзя.

Еще в самом начале, узнав, что князь говорит на языке данов, Дитфен предложил Рагнару не раскрывать его познания в местном диалекте. Пока все шло как нужно. Дитфен, которого принимали за викинга, услышал много любопытного. Насмешки над норманнами, правда, звучали не часто и не очень громко. Их называли пожирателями рыб, говорили, что они обтираются жиром морских животных, когда идут в спальню своих жен, а также готовы удавиться за одну меру серебра, а потому как голодные волки рыщут по побережьям разных земель, чтобы хоть как-то выбраться из нищеты.

— Пей, пей, пожиратель тухлой рыбы! — говорил со смешком один из слуг князя, подавая саксу чащу с вином.

А бывший вожак береговых разбойников пьяно улыбался в ответ, благодарил слугу на чудовищной смеси языков саксов и данов, делая вид, что ничегошеньки не понимает...

Они шли по длинному коридору, освещенному колеблющимся светом зажженных факелов, и иногда у Олафа появлялась безумная мысль, что они идут по запутанному лабиринту прямиком в лапы кому-то из их многоглавых богов. Чудилось, там, за этими глухими стенами, сидит восьмиглазый бог-чудовище и ждет их прихода.

* * *

Ветер стих, и темнота сгустилась настолько, что нельзя было различить берег и казалось, что драккар находится где-то в открытом море. Колбейн, оставшийся в эту ночь дозорным, боролся со сном, как мог. «Око Дракона» покачивался на волнах, и в зыбкой тишине можно было уловить плеск большой рыбины у борта. Кто-то из спавших викингов вскрикнул во сне, борясь с мнимыми порождениями Муспелля.

Колбейн тряхнул головой, и вдруг глухой всплеск где-то у носа драккара заставил его насторожиться. Что это могло быть? Колбейн продолжал прислушиваться, вглядываясь в темноту, но безуспешно. У викинга возникло странное впечатление, что только что с борта судна упал мешок. Или... все же — человек? Колбейн перегнулся через борт, глядя в воду. Он сразу вспомнил о таинственном исчезновении Свена из Хеделанда. Что если какое-то морское чудовище похищает его товарищей? Колбейн: хотел пройти на нос корабля, но передумал. Он мог ненароком задеть кого-нибудь из спящих, а этого никто не любил.

Помаявшись в сомнениях, викинг успокоился. Мало ли что могло ему почудиться? Но на рассвете Колбейн понял, что ему не почудилось. Исчез их проводник Ульберт.

— Куда он мог деться? — глаза Инегельда сверлили лицо Колбейна, который, вспомнив о всплеске, раздумывал.

— Я что-то слышал...

— Что? Что? — нетерпеливо бросил Инегельд.

— Мне показалось, что у правого борта кто-то упал в воду.

— Почему ты не разбудил меня?

— Я был не уверен... — помялся Колбейн. Ночные призраки... Кто их разберет? Отец рассказывал ему о мертвецах, выбирающихся по ночам из морских глубин, чтобы тревожить живых. А Колбейн предпочел бы встретиться с десятком живых воинов, нежели с одним ожившим мертвецом.

— Ладно, иди, — сказал Инегельд. — И помалкивай.

Когда Колбейн отошел от него, Инегельд посмотрел в сторону берега. Потом перевел взгляд на мыс — самое ближайшее место суши. Хороший пловец в тихую погоду мог доплыть туда без особых помех.

Зачем Ульберт прыгнул в воду? Чего он боялся? А Свен? Что же случилось с ним? Ответа пока не было. Угрюмый дан не очень верил в призраков, полагая, что живые куда опаснее мертвых. Но малая толика суеверия жила и в его недоверчивой и мятежной душе.

* * *

Ночь в замке прошла спокойно, если не считать маленького события, которое осталось незамеченным для всех викингов кроме одного — того, кто оставался часовым уже после полуночи. Этим человеком был Олаф.

Уже ближе к утру, когда все его товарищи крепко спали, сморенные медовухой и вином, Олаф услышал странный крик, похожий то ли на хохот, то ли на стон раненого животного, разобрать было трудно. Олаф приник ухом к крохотному оконцу в стане, похожем на те, что делают в своих жилищах викинги, но крик внезапно оборвался, как будто его и не было вовсе. Когда настало утро, Олаф ничего никому не сказал, боясь, что его поднимут на смех.

В ту же ночь князь Людовит долго не мог уснуть, томимый какими-то неясными предчувствиями. Подумав немного, вызвал к себе Калеба.

— Я слушаю, господин, — Калеб склонил голову, взгляд его уперся в шкуру большого медведя, расстеленную на полу в спальне князя.

— Мне хотелось бы знать, все ли пройдет как надо, Калеб? Все ли наши гости несут на себе печать смерти?

— Князь сомневается? — Калеб обдумывал его слова — Хорошо, утром я дам ответ...