Драккары Одина

— Никогда не видела таких амулетов! — удивилась девушка. — Откуда он у нее?

— Не знаю, — пожал плечами Олаф. — Хафтур сказал, что он похож на богиню Эйр. Но я никогда не видел изображений этой богини.

— Это, может быть, Эйр, а может, и другая богиня, — неожиданно произнес кто-то за их спинами.

Повернувшись, Олаф увидел Эйнара.

— Как тихо ты подошел, Эйнар! — с упреком сказала Ингебьерг.

— Я же охотник, — улыбнулся викинг. — Ваш разговор заинтересовал меня, и я не хотел прерывать его. — Однако, Олаф, позволь мне взглянуть на амулет?

После некоторого колебания юноша отдал ему подарок Хельги.

— Слышал ли ты когда-нибудь о богине Нертус? — глаза Эйнара странно блеснули при лунном свете, он смотрел на амулет как завороженный.

— Нет, я не слышал этого имени.

— Она была древней богиней и ей приносили человеческие жертвы.

— Она из Ванахейма?

— Можно сказать, и так, — усмехнулся Эйнар. — Но еще вернее, она была древнее ванов [27] и самого Одина!

— То, что ты говоришь, удивляет. — Ингебьерг смотрела на него, точно не узнавала. Воин и охотник, беспечный гуляка и бесшабашный любитель женщин, Эйнар сейчас выглядел, как умудренный прожитыми годами вождь, не любящий пустословия и суеты.

— Откуда ты знаешь об этом?

— Ты помнишь, Ингебьерг, что наша с тобой бабушка была взята из Ютландии. Но говорили, что она родом из саксов. До того как принять веру в Белого Христа, они тоже верили в Одина, которого называли Воданом. Тетка твоего отца жила со мной все мое детство, и я многое узнал от нее.

— Да, я помню ее, — медленно проговорила Ингебьерг. — Но мы мало виделись. Отец почему-то не любил бабушку.

— Ему, верно, казалось, что она имеет дурной глаз и немного сумасшедшая, — рассмеялся Эйнар, вернув амулет Олафу.

— Никогда не говори так!

— Я говорю лишь то, что знаю, — отрезал Эйнар и покинул их, скрывшись в темноте.

* * *

А между тем Свен Паленый и Хафтур продолжали пиршество, вспоминая о прошлом. Ярл говорил о своей жизни, о походах к берегам бриттов, о неудачах и поворотах судьбы, когда смерть была совсем рядом...

— Как думаешь, получится ли у конунга Харальда, сына Черного Хальфдана то, что он задумал? — Свен пытливо глянул викингу в глаза. В полумраке, в отсветах пламени очага, лицо ярла казалось еще более уродливым. Оно напоминало лик горного тролля, существа безобразного, хитрого и чуждого людям.

— Многие сломали себе шею, пытаясь объединить всех наших ярлов и херсиров, — просто ответил Хафтур. — Но ответ известен лишь норнам.

— А помнишь Кнуда, сына Храфни, того, что хотел убить Хникара?

— Руссы убили его и сделали из его черепа чашу для медовухи! — рассмеялся ярл Свен. — Ведь ты долго жил у них?

— Да. Это верно, — задумчиво отозвался Хафтур.

Прошлое оживало сейчас перед ним. Жизнь у руссов, потом Миклагард, чудесный город, немые рабы, прислуживающие во дворце конунга ромеев, которого они называли императором. Дромоны — боевые корабли ромеев, стоящие в бухте Золотой Рог... Именно на этих кораблях ромеи установили свое смертоносное оружие — бушующий огонь, тайну изготовления которого хранили как зеницу ока под страхом смерти...

— А знаешь, кто был вождем у тех руссов, убивших Кнуда?

— Нет.

— Это был Айнстейн, не слышал о таком?

— Айнстейн? — Хафтур нахмурился, напрягая память. — Айнстейн, сын Серли, объявленный вне закона?

— Он самый! — Свен в задумчивости пощипал свою жидкую седую бородку. — Когда-то его отец, Серли, здорово помог мне. И я помогал Айнстейну, хотя кое-кто желал ему смерти. Его драккар «Эйктюрмир» с большой добычей возвращался из земли балтов, но потом таинственно исчез.

— «Эйктюрмир»?! — быстро взглянул на него Хафтур и тут же отвел взгляд, опасаясь, что проницательный ярл заметит его интерес. — Айнстейн был на нем?

— Нет, — покачал головой Свен, — Говорят, он погиб еще раньше, в Гардарике, и ценную добычу хотел переправить на родину его друг, Эрик из Хейдемарка. Но драккар пропал. Кто-то видел его у острова Готланд, кто-то — у берегов фризов, а кто-то — даже в Ирландии! Никто не знает, что случилось с кораблем на самом деле, — ярл смолк, погрузившись в воспоминания, а затем вновь глянул на старого викинга.

— Помнится, Хафтур, ты обещал мне рассказать, почему Стейнар усыновил этого... Олафа?

— Я не знаю всех подробностей, ярл, но кажется, Олаф его настоящий сын.

— Настоящий сын?!

— Да, но... Стейнар не хотел признаваться в этом своей жене, Гейде, и потому придумал историю о каком-то погибшем товарище юности.

— Гейда... — повторил Свен, как бы вновь оживляя в памяти полустершийся от времени образ женщины, которая многим нравилась. — Я помню ее. Она была красива...

— Она и сейчас красива, ярл.

— Верю, Хафтур, верю! — Свен смотрел на дно пустой чаши, словно видел там отражение чего-то давно позабытого. — Женщины нашей юности всегда прекрасны, что бы ни случилось потом. Я знал ее в те дни, когда она еще была невестой и привлекала взоры многочисленных женихов. К тому времени я уже был женат, хотя, признаюсь, иногда жалел об этом, глядя на Гейду...