Их гидропонные сады славились питательной продукцией; а после того, как вновь были присоединены к Империуму, скваты тратили значительную часть своих рудных богатств на импорт экзотической еды. Их основной рацион по-прежнему состоял из искусственно выращенных овощей, приправленных пряностями и соусами — намного более соблазнительная пища, чем переработанная синтетическая еда, которая была уделом большинства населения переполненных миров. В общем, без особых прикрас про аппетит скватов можно было сказать — судя по Гримму — что он был как у искушенных знатоков.
О да, Жак заметил в глазах сквата голодный блеск. Но это была не жадность. У добродушного и простого Гримма манеры были учтивыми, почти рыцарскими. Коротышке было ясно, что ассасин, проявившая чрезмерные усилия, должна есть в первую очередь. И, тем не менее, он тоже был немного голодным; и был ценителем кулинарного искусства.
— Поешь сам что-нибудь, Гримм, — предложил Жак. — Вперед: считай это приказом.
Поблагодарив, коротышка вытащил из контейнера копченую ножку какой-то большой бескрылой птицы. Осмотрев её, он одобрительно кивнул.
На борту «Торментум Малорум» было намного больше всяких подобных вкусностей. Инквизиторы могли реквизировать всё, что пожелают и Жак, пользуясь этим, великолепно снабдил свой собственный корабль провиантом. Он не приравнивал железные обязанности к железному рациону. Это был фальшивый и лицемерный пуританизм, и инквизитор познал его еще в молодости.
Разумеется, можно было симпатизировать чувствам некоторых кающихся, которые отказывали себе в удовольствиях, потому что Император — бессмертный спаситель человечества — не мог испытывать какого-либо удовольствия, сидя тысячелетиями на своем троне…
Хотя Жак в своей роли вольного торговца и делал вид, что заботится о своей любовнице, реальность была такова, что в свои тридцать пять лет он лишь один раз положил в постель женщину — и то на основе эксперимента, для того, чтобы познать спазмы совокупления.
Те, кто поддавался страсти, утрачивали самоконтроль.
Жак так же относился к вину, которое могло опьянить и привести человека к ненужному риску.
Так что то, что он забивал кладовые своего корабля разными деликатесами, было далеко от потворства своим желаниям. Скорее, это был способ отказаться от елейного мазохистского самоограничения — которое могло сузить его кругозор.
Гугол, в отличие от Гримма, вряд ли когда-нибудь замечал, что ест. Как мог самозваный поэт так не обращать внимания на вкус блюда? А может быть, тот, кто столько времени смотрит в варп, существует на более утонченном плане бытия… кроме случаев, когда рядом появляется Ме’Линди.
Гримм, однако, отложил ножку в сторону, откусив всего один кусочек.
— Что-то не так? — спросил у него навигатор.
— Я всё думаю о тех растоптанных толпах, о разрушенных улицах. Миллионы погибли, а я сижу здесь и ем. Почему никто не использовал усыпляющий газ на всех этих паникующих беженцах?
— Они были принесены в жертву ради чистоты, — пробормотал Жак.
— Больше похоже на жертву, что приносят на кровавых алтарях, уж простите меня. Ха!
— Ты действительно так думаешь? — задумался Жак. Так много трупов; а потом еще немного, как сахар в овсянку смерти.
Опечаленный, Гримм снова взял ножку и начал грызть её. А Ме’Линди, кажется, наконец-то насытилась.
Выйдя из задумчивости, Жак задался вопросом, появится ли у него возможность понаблюдать за её обратным превращением, станет ли он свидетелем того, как тает обличие монстра и возрождается совершенное женское человеческое тело. Но Гримм вопросительно кивнул Ме’Линди в сторону спальни и она в ответ утвердительно кивнула своей лошадиной головой. Отбросив птичью кость, Гримм подобрал её шелковое платье, накидку и босоножки, которые всё еще валялись на полу и направился к дверям спальни. Ме’Линди пошла следом.
— Послушай, — запротестовал Гугол.
Гримм обернулся к нему:
— И что ты хочешь сказать?
Навигатор умоляюще взглянул на Жака.
Тот лишь удивился собственным мотивам увидеть, как генокрад-пародия превратится обратно в женщину — дразнящим, противоречивым мотивам. Инквизитор не должен сомневаться. Быть готовым к коварству и парадоксам, это да. Но не быть переменчивым. Умнее не мучить себя. Он жестом дал понять Гримму, что тот может идти.
Как только двери спальни закрылись, Гугол принял обиженный вид и обратил весь интерес к своим ногтям.
Жак сосредоточился на своих мухах.
Опустошение царило везде, где только можно. Обиспал торжествующе добивал остатки. Вскоре останутся лишь руины, смерть и увечья.
Жак выключил экран и расслабился, правда, с задумчивым видом.
Когда Ме’Линди вышла из спальни, в платье и драгоценностях, как подобает любовнице Жака, на её лице была написана каменная надменность; правда, когда следом выскочил Гримм, ничего не видя перед собой, в глазах ее мелькнул озорной огонек.
— Давайте помолимся, — произнес Жак. — Давайте поблагодарим нашего Бога-Императора за то, что очистил эту планету, освободил от чуждого зла…