Драко Малфой и Тайная комната

— Объяснись, Малфой, — холодно сказала Гермиона.

— Что он тебе должен объяснять, Грейнджер? — окрысилась на нее Сольвейг. — Почему он уходит после ужина одновременно с твоим Поттером? Ха! А ты уходишь одновременно с Хагридом — почему об этом еще никто не сочинил статьи? Надо подкинуть идейку нашей мисс Манипени.

Неожиданно Драко вспомнил, как два года назад, во время Тремудрого Турнира он третировал Гарри статьями в "Пророке". Сейчас, глядя на листки, которые втаптывали в грязь все, что ему было дорого, он испытал запоздалое чувство вины.

— Так чего вы от меня ждете? — спросил он, глядя поверх голов сидящих напротив Грейнджер и Уизли. — Чтобы я признался, что встречаюсь с вашим Поттером? — он хотел сказать "трахаюсь", но вдруг понял, что не сможет применить грубое слово к их отношениям с Гарри. — Даже если это и так, — он холодно взглянул в лицо Гермионы, — почему вы решили, что я вам об этом должен говорить? Насколько мне известно, в этой школе не запрещены романтические отношения между представителями одного пола. Так что ничего аморального я здесь не вижу. Это, — он приподнял кончиками пальцев газетный лист, — желтая пресса.

Одни слухи и никакой достоверной информации. Это не основание снимать меня с поста старосты. В чем меня обвиняют? В том, что я — предположительно — кручу роман с Поттером?

— Это правда или нет? — сквозь зубы спросил Уизли.

— Правда это или нет — это мое дело, — огрызнулся Драко. — Почему бы вам не спросить у Поттера? Вы же его друзья!

— Если это правда, — Уизли стиснул кулаки, — я костьми лягу, а узнаю, что ты с ним сделал!

— Что я с ним сделал? — вскинул брови слизеринец. — Что ты имеешь в виду, Уизли? Напоил его любовным зельем? Принудил силой или шантажом? — издевательская улыбка растянула губы Драко. — Считаешь, что другими методами я не могу добиться чьих-то чувств?

— Такая гадина, как ты…

— Рон! — перебила его Гермиона. — Разборки устроишь в другом месте. Итак, несоответствие Малфоя посту старосты — прошу голосовать…

— Нет, — сказала Сольвейг. — Так не пойдет. Этот вопрос вообще нужно снять. Обоснований вы не предоставили.

— Голосование…

— Все проголосуют "за", просто потому, что речь идет о Драко! — выкрикнула девушка. — Вы бы прежде подумали, кого вы вообще собираетесь предложить на пост старосты взамен!

— Кого-нибудь, кто использует ванную старост по назначению! — рявкнула Гермиона неожиданно для самой себя.

Стало тихо, Рон изумленно смотрел на Гермиону. Драко встал.

— Мне надо выйти, — произнес он негромко.

— Мы еще не закончили, — нахмурилась Чэнг.

— Мне надо выйти, — повторил Драко. Он вдруг почувствовал дурноту и слабость. "Что со мной? Это же всего лишь слова… Это всего лишь Грейнджер… Она что-то видела… Что с того? Что со мной?"

Он встал, машинально сгреб со стола газеты и вышел. Уже на пороге он услышал ядовитое замечание Чэнг: "Очень тонкая душевная организация…"

На лестнице, спускающейся в холл, Драко наконец немного пришел в себя. Сработала вечная привычка анализировать собственное душевное состояние — облокотившись о перила лестницы, Драко попытался понять, что с ним происходит.

А что тут непонятного? То, что принадлежало ему, и было чистым, как бриллиант, схватили грязными руками, заляпали жирными пальцами, повертели, рассмотрели со всех сторон и вынесли вердикт — грязь!

Драко стиснул перила пальцами, сдерживая горький комок в горле.

— Эй! — раздалось снизу.

Драко опустил глаза, от неожиданности выпустив из рук газетные листки. Под лестницей, как обычно, взъерошенный, стоял Гарри Поттер. Он смотрел на Драко; за стеклами нелепых очков блестели его красивые, ясные, влюбленные глаза. А листы "Хогвартс-сплетни" порхали вокруг него, медленно кружась, как подхваченные ветром осенние листья.

И у Драко вновь перехватило дыхание. Он был рабом, влюбленным в свое рабство, вещью, упивающейся своей принадлежностью, а там, внизу, стоял его хозяин, за чей взгляд Драко мог лечь под Хогвартс-Экспресс, или спрыгнуть с Астрономической башни, или вцепиться в горло дракону. Драко затрясло от смеси самых разных чувств — страх, и гнев, и радость, и ненависть, и любовь. Он был пленником — а пленивший стоял под лестницей; он был болен — и у его болезни были глаза цвета чистого изумруда.

Когда он стал не собой, и не Малфоем, и не принадлежащим себе? Когда это стало его величайшим счастьем?

Гарри разбил контакт глаз первым, присел на корточки и стал собирать рассыпавшиеся газеты. Драко, не отводя взгляда от его склоненной головы, медленно спустился по лестнице. Гарри вертел в руках газету; когда Драко подошел, он поднял на него смущенное и чуть усмехающееся лицо.

— Похоже, мы плохо шифруемся, верно?

Драко кивнул.

— Давай скажем им, а, Драко? — Гарри шагнул к нему, неловко обнял за плечи и уткнулся носом в шею. — Давай скажем… Я ненавижу все это — слухи, ложь. Я должен прятать тебя, как будто я тебя стыжусь. А я не стыжусь, нет, нисколько…

— Есть еще мой отец, — тихо сказал Драко.

— Да, — Гарри оторвался от него и выпрямился. — Придешь смотреть игру?

— Нет, — Драко усмехнулся. — Не думаю, что там будет что-то интересное…