— Я не намерен продолжать этот разговор, — сквозь зубы проговорил пан Иохан и сделал движение, чтобы уйти. Он чувствовал — еще немного, и скинет этого наглеца вниз со склона.
Но Дракон схватил его за руку, останавливая.
— Нет, вы останетесь. Вы совершили дерзкий, святотатственный поступок, граничащий с преступлением, и последствия этого поступка просто невозможно себе представить! Страшно подумать, во что это может вылиться!
— О чем, черт побери, вы говорите?
— Вы были близки с Уллевертила…
— Еще раз говорю, это вас не касается!
— Полагаю, можно рассматривать ваш ответ как положительный, — с удовлетворением произнес Дракон. — Вы, люди, всегда думаете одно, а говорите другое… Так вот, по законам нашего народа вас полагается предать смерти за учинение насилия над дочерью рода Великого Дракона…
Плевать, что он посланник Великого Дракона, подумал пан Иохан с яростью, и схватил наглеца на лацканы сюртука. Ему очень хотелось размазать Дракона по скале.
— Отдаете ли вы отчет в своих словах?!
— Или вы будете уверять меня, будто дочь рода Великого Дракона по собственной воле допустила близость с… человеком?..
Тут уж у барона потемнело в глазах. Его обвиняли — и в чем?! За подобное заявление следовало уже не на поединок вызывать, — размазать тут же, сию минуту по камням, вот что следовало сделать! И трижды плевать, что он Дракон и посланник… пан Иохан приподнял Дракона за лацканы — весу в нем оказалось до смешного мало, — и от души приложил спиной об шершавую, нагретую солнцем стену каменного храма. На этом все его решительные действия закончились, поскольку он обнаружил вдруг, что руки его сжимают воздух, а перед глазами быстро рассеивается такая знакомая золотая пыльца… Спустя мгновение голос спокойный холодноватый посланника донесся уже из-за спины:
— Держите себя в руках, молодой человек. То есть, я выражаюсь фигурально…
Пан Иохан в бешенстве обернулся и обнаружил Дракона в нескольких шагах позади себя, он стоял и как ни в чем не бывало поправлял сбившийся на бок галстук.
— Уймите свой пыл. Я не имею ни малейшего желания вступать с вами в схватку. Вы разгневаны — хорошо, допустим, я ошибся и вы не принуждали Уллевертилатту к близости с вами… хотя я не понимаю, как она могла… и как вы вообще посмели коснуться высшего существа… существа, священного для вашего народа… божества…
— Плевать я хотел на «высшее» происхождение вашего Великого Дракона.
Слышите? О его святости — да и вашей тоже! — идите рассказывать храмовникам.
— Да вы еретик, — с видимым неудовольствием сказал Дракон. — Удивительно, как ее высочество допустила вас сопровождать ее в этом великом путешествии… Легкомысленный мальчишка, еретик и святотатец — подумать только!..
— А ваш Великий Дракон — он что, не святотатец? Ведь понадобилась ему зачем-то человеческая невеста!
— Во-первых, что позволено Великому — не позволено прочим… особенно смертным двуногим… — наставительно сказал Дракон. — Во-вторых, вы ничего не знаете и не понимаете, поэтому — молчите! В-третьих, речь теперь идет о вашем возмутительном поступке и о его последствиях. Вы должны понести наказание — какое именно, решать Великому Дракону, о вашей вине он извещен, но решения еще не вынес. А последствия…
— О каких, черт побери, последствиях вы толкуете?
— Вы разве ничего не знаете? Ну конечно, Уллевертилатта не сказала вам… (это «конечно» здорово покоробило и без того взбешенного пана Иохана: что значит «конечно»? она что, не сочла его достойным узнать…
На барона словно опрокинули ушат ледяной воды.
— Ре…бенок?
— Да, да, ребенок. Уверен, вам известно, что это такое. И что после той близости, которую вы имели с Уллевертилаттой, бывает, рождаются дети.
— Но она… не человек. Разве это возможно?
Дракон сделал нетерпеливый жест.
— Никто не думал, что это возможно. И Уллевертилатта тоже не думала. Ну а вы, полагаю, думали меньше всех, — пустил он очередную шпильку. — Однако же это случилось. И теперь только Великое Небо знает, чем это закончится. Сможет ли она выносить ребенка —
Мир закружился перед глазами, словно дьявольская карусель. Чтобы не упасть, пришлось привалиться спиной к каменной стене. Пан Иохан по-новому понял и бледность посланницы Улле, и ее слабость, и дурноту, и неспособность сменить форму, и странные перемены настроения. А он-то, самовлюбленный осел, считал, что дело в нем, вернее, в том, что посланница потратила слишком много сил на его лечение…
— Я должен поговорить с ней, — едва ворочая языком, сказал он.
— Она не хочет с вами говорить, — возразил Дракон.
— Но я должен!..
— Оставьте ее в покое. Дайте осознать происходящее.
Мне бы тоже осознать происходящее, с нервным смешком подумал пан Иохан.