Дракон должен умереть. Книга 1 (СИ)

Мне не нужно добираться до тебя, Johaneth . Я и так всегда с тобой.

«Тем более».

Неужели ты не хочешь перестать чувствовать это?

«Нет».

Почему?

«Потому что прямо передо мной стоит человек. Я не смогу ее не задеть».

Умница, прошелестело в голове

Она открыла глаза.

— До ‘хан! — Кэйя подбежала к ней, как обычно, врезаясь на скорости прямо ей в ноги. — Пойдем, пойдем со мной!

Джоан послушно протянула руку. На ходу обернулась к застывшей в ужасе женщине.

— Я вырежу оберег.

***

С того дня странная девушка стала разговаривать. Нельзя сказать, чтобы она делала это часто и охотно, но теперь на прямой вопрос можно было рассчитывать получить прямой ответ. Мужчины, которым женщины рассказали о случившемся, не повели бровью. Что удивительного в том, что девица теперь разговаривает? На то у нее и язык, чтобы им трепать.

Прошло два месяца с тех пор, как Джоан пришла в деревню.

Она целыми днями сидела на песке, смотрела на море и вырезала игрушки для Кэйи и других детей, обереги для взрослых, строгала ложки и прочую домашнюю утварь. Волосы, спутавшиеся так, что их невозможно было расчесать, пришлось отстричь. С короткой стрижкой Джоан стала совсем похожей на мальчика.

Однако по мере того, как она постепенно обретала способность смотреть на людей вокруг и видеть их, по мере того как люди вокруг превращались в самостоятельных и неповторимых личностей, Джоан все сильнее чувствовала, что эти люди ей совершенно чужие. Они были доброжелательны к ней, да что там — неоправданно добры, но Джоан не могла больше находиться среди них. Нужно было идти дальше — неизвестно куда, но идти, идти к чему-то, кому-то, просто идти, только бы не чувствовать, что ждать нечего.

Что ничего не осталось.

Она решила поговорить с хозяйкой дома Ингрид, днем, когда мужчины были в море, а дети играли на улице. Та замешивала тесто для праздничного воскресного блюда — пышного пирога, в котором, в отличие от остальных дней, никогда не было ни грамма рыбы или иных даров моря. Джоан долго смотрела, как Ингрид вливает перемешанные яйца и молоко в муку, а потом мнет и мнет тесто руками, пока то не превращается в теплую однородную массу.

— Ингрид?

— Да, Джоан? — ответила та, не поднимая головы и не отрываясь от процесса.

— Мне кажется... — Джоан запнулась. Она не знала, как сказать о своем уходе, не рискуя показаться неблагодарной.

— Все, что кажется — призрак наших собственных мыслей, — сухо ответила Ингрид поговоркой.

Джоан слегка усмехнулась.

— В таком случае мои мысли настойчиво крутятся вокруг того, что я уже слишком долго здесь нахожусь.

— Долго — относительное понятие.

— Но здесь — абсолютное.

Ингрид бросила на нее короткий взгляд.

— Ты опять говоришь непонятно, девушка.

Джоан собралась с духом.

— Я очень благодарна за то, что вы для меня сделали. У меня нет слов, чтобы выразить, как сильно я чувствую вашу доброту. Если у меня есть возможность за нее расплатиться, я с радостью это сделаю. Но я не могу продолжать увеличивать этот долг.

— Ты уже расплачиваешься, — спокойно заметила Ингрид, разминая тугое тесто тонкими пальцами.

— В смысле?

— Ты помнишь, что случилось в тот день, когда ты пришла к нам?

Джоан вздрогнула. Конечно, она помнила. И, конечно же, хотела этот день забыть.

Кажется, в ее жизни не осталось дней, которые ей не хотелось бы забыть.

Ингрид выжидающе смотрела на нее. Джоан вместо ответа медленно кивнула.

— Тогда Кэйя приняла тебя за Олава. Это мой старший сын. Осенью он ушел от нас — сказал, что хочет видеть большой мир на больших кораблях. Я не могла его остановить. Он — свободнорожденный.

Джоан еле заметно вздохнула. Традиция свободнорожденных детей здесь, на западе, была куда сильнее, чем в ее стране. Там, под консервативным влиянием Империи, она постепенно заменялась более суровым и однозначным отношением к семье и браку. Здесь же до сих пор существовал этот обычай.

Испокон веков способность к деторождению считалась главным достоинством женщины при вступлении в брак. И испокон веков же считалось, что проверить это наверняка можно только одним способом — на деле. Из этого выросла традиция — девушка, достигнув совершеннолетия, получала право на полную свободу в своей личной жизни. Она имела право встречаться с кем угодно и как угодно, до тех пор, пока не наступала беременность. С этого момента девушка снова попадала под абсолютную власть семьи — вернее, своей матери, и до самых родов не могла даже перекинуться словом ни с кем посторонним.

Если роды проходили благополучно, мать и дитя оставались в семье ее родителей, а ребенок назывался свободнорожденным. С этого момента — и только с этого, — молодая мать становилась потенциальной невестой, и тут уже всякий мог к ней свататься. Если женихом был отец ребенка, то последний утрачивал звание свободнорожденного и становился просто старшим сыном или дочерью.