Она снова умолкла, задумчиво потупила глаза в пол, скользя взглядом по витиеватому растительному орнаменту черно-белой мозаики. Бернадет и Шайя внимательно уставились на нее – ведь обычно подобные паузы не сулили ничего хорошего.
Наконец Клодия подняла голову. Ее взгляд источал привычную злую пустоту. Она поднялась, приблизилась вплотную и посмотрела пленнику в глаза.
– Все повторяется, Фиро. От судьбы не уйдешь. Как бы ты ни бегал, как бы больно ни кусался, все равно будешь стоять передо мной в цепях. Ты хороший воин, не спорю, но сердечко у тебя дрянное, человеческое: дружба, любовь, долг – вот твои слабые места, твоя погибель. Помнишь, как десять лет назад мы с тобой стояли так же напротив друг друга, и ты так же пытался спасти своих друзей. А теперь ответь мне, зачем тебе друзья, если из-за них ты уже второй раз попадаешь в безвыходное положение. Помнишь, ту настырную девку, влюбленную в твоего старшего брата? Ее, кажется, звали Юта? Ведь это она, дура, приревновала меня к Айзе и принялась следить за нами, вынюхивать. Только сама она не справилась, потребовала помощи от тебя, и ты, как верный друг, отправился следить за братом и совершенно случайно стал свидетелем нашего ритуала по обретению вечной молодости, – ностальгически закатив глаза, Клодия мечтательно вздохнула. – А ведь мы предлагали тебе присоединиться. Жаль, что ты отказался… Да еще и глупая девчонка, твоя безродная приятельница разболтала по всей округе о моих ритуалах и планах жить вечно. Пришлось ее убить, и ее брата тоже, а тебя сделать виноватым, должен же был кто-то за все отвечать, согласись?
Фиро не ответил, смерил ее полным ненависти взглядом. Скрипнув зубами, поинтересовался:
– Десять лет назад ты обещала, что оставишь моих друзей живыми, если я возьму на себя вину за все твои злодеяния. Слова ты не сдержала.
– Твои друзья-крестьяне виноваты сами – не стоило быть такими болтливыми. Я ничего не могла поделать, – с невинным видом развела руками Клодия. – Но теперь все по-другому, так что насчет мальчишки-заложника не беспокойся, я приказала Бернадет дать ему лошадь и вышвырнуть из Фирапонты. Видишь, я тоже могу быть великодушной и благородной.
– Крысиное у тебя благородство, – прорычал в ответ Фиро.
– Уж, какое есть, – жутко улыбнулась ему Клодия. – Ты мне нравишься, честно. Люблю таких – бесстрашных и живучих. И почему ты не присоединился к нам тогда, много лет назад? У тебя ведь был шанс, и мы, – она обвела плавным жестом всех присутствующих, – взяли бы тебя в свои ряды без вопросов.
– Вы подлые убийцы, решившие за счет чужих жизней создать иллюзию собственных.
– Так вот как ты заговорил, – Клодия понизила голос, и он стал обманчиво мягким и спокойным. – Значит, по-твоему, мы убийцы? Злодеи? – она снова вкрадчиво заглянула Фиро в глаза.
Ответа не последовало, но для вошедшей в роль наставительницы колдуньи это уже было неважно:
– Знаешь, в чем между нами разница? Она велика! Ведь ты – оживший труп. Я это знаю точно, я наблюдала твою смерть и скажу на сто процентов, человек по имени Фиро издох десять лет назад на моих собственных глазах. Теперь же я вижу иное – ты жив, абсолютно точно жив. Ты мог бы, конечно, оказаться кем-то другим… но это не так. Я чувствую, я знаю. А чутью портовой девки, как ты точно назвал меня, может позавидовать даже чистокровная ищейка. Я не ведаю, какое сумасшедшее колдовство оживило тебя, но уверена точно – оно чужеродно той благословенной силе, давшей вечную жизнь и неувядающую молодость нам…
– О чем ты? – губы Фиро скривила презрительная улыбка. – О каком благословении ты говоришь? Посмотри на своих приспешников. На Шайю. Он совсем потерял разум.
– Мне плевать на Шайю, – Клодия едва заметно подмигнула пленнику и сказала тихо, приблизив губы к его уху. – Мне вполне хватит и Бернадет, а идиота Шайю можно пустить в расход, как твоего непутевого заносчивого братца.
Ответом стал звон цепей. Фиро рванул их в бессильной ярости изо всех сил, но они лишь крепче стянули руки, угрожая сломать их.
– Заткни свою пасть, ты, грязная людоедка…
– Как ты назвал меня? Людоедка? – капризные губки Клодии поджались в наигранной обиде. – Знаешь, что я ненавижу больше всего на свете? Я скажу тебе – это ложь, ханжество и гордыня… И тебя я ненавижу за все эти качества. Ты назвал меня убийцей, а сам чем лучше? Или думаешь, я не знаю про то, что ты ходил под началом северного некроманта и, как верный пес, рвал на куски его врагов? Ответь мне, бездушный зомби, скольких людей сожрал ты, прежде чем обвинить в людоедстве меня?
– Я себя за это не оправдываю, – ответил ей Фиро, пытаясь говорить спокойно.
В душе рос неприятный, вязкий ком – осознание того, что во многом Клодия права.
– Тебя никто не оправдает. А вот меня можно понять. Каждый скажет, что голод богомерзкой твари гораздо менее оправданная причина для убийств, чем желание продлить свою молодость и жизнь. Каждый на моем месте поступил бы также.
– Ты наивна в своей безнаказанности.