Дракон и Пепел (СИ)

Фредрик, заметив, как резко изменилось состояние девушки, поспешно ухватил лошадь за ремень недоуздка:

– Что случилось?

– Мне надо в Пану. Срочно, – упавшим, не своим голосом прошептала принцесса.

Ученики попытались расспросить ее о причине такой срочности, но Фредрик цыкнул на них, а потом, пристально взглянув в глаза Таше, произнес медленно и доходчиво:

– Мы поедем с тобой. До Паны день пути, надо взять седла и сбрую. Подожди четверть часа, мы быстро соберемся, а ты пока призови своих псов.

В день казни на главной площади Паны собралась толпа людей. Каждый пришел поглазеть на гибель последнего героя Фирапонты, и каждый в тайне надеялся на чудо, которое по всему не должно было произойти.

К полудню небо затянуло тучами, к тому же времени на лобном месте – каменном круглом помосте, поставили плохо отесанный деревянный столб. К нему натаскали кучу веток и хвороста.

Погода портилась, а казнь все не начиналась. Зрители молчаливо ждали. Со стороны это выглядело странно – трудно представить, что такое огромное количество людей может так дружно молчать…

Тишина стала еще напряженнее, когда со стороны богатого квартала к площади потянулся кортеж Клодии. Прошли воины со стягами и вымпелами, на них, будто живые, трепетали раздвоенными языками драконы, львы и грифоны. С большого кроваво-красного полотнища, развернутого над открытым паланкином самой колдуньи, равнодушно взирал алыми глазами золотой кролик.

Осужденного привезли на закрытой повозке и без церемоний приковали к столбу цепями. Он не сопротивлялся, лишь иногда с ненавистью взирал на своих мучителей, пытаясь отослать восседающей на подушке колдунье прямой взгляд. По бокам от нее верхом на наряженных сытых конях замерли Шайя и Бернадет.

Дождавшись, пока знаменосцы и воины выстроятся длинными колоннами до самой кучи наваленных под помост веток, Клодия церемонно кивнула, велев оглашать приговор.

Спустя несколько минут перед помостом появился глашатай и забубнил что-то, то и дело сверяясь с серым мятым листом. Разобрать его сумбурную речь не представлялось возможным, поэтому Клодия, поморщившись, подала ему знак умолкнуть.

Поднявшись в рост на своем паланкине, колдунья обвела торжествующим взглядом присутствующих и произнесла громким, властным голосом:

– Я знаю, что в Принии почитают Воина Ветров, а в Фирапонте надеяться на заступничество мифического брата-собаки. Я скажу вам одно: если хотите жить, забудьте о несуществующих тварях из детских сказок. И помните: покуда на этой земле правлю я, ни героям, ни собакам, ни демонам, ни богам сюда лучше не соваться, – холодный взгляд прошелся по испуганным лицам жителей Паны, – потому что каждого выскочку здесь будет ждать справедливая расправа. Потому что я здесь закон. Закон и порядок.

Довольная произведенным эффектом, она замолкла и села. К столбу с осужденным не торопясь явился палач. Дав отмашку помощникам, чтобы тащили вязанки сухого хвороста, он достал из-за пояса огниво, щелчком высек искру, подпалил клок припасенной соломы и швырнул его мгновенно выросшую рядом кучу веток.

В унисон разбежавшемуся по сторонам быстрому огню, небо начало стремительно темнеть, раскололось у горизонта от яркой бесшумной вспышки и просыпалось первыми каплями дождя.

Минуту спустя дождь усилился, будто назло колдунье, не дал огню разгореться. Слабые всполохи занимались, но тут же гибли, со злобным шипениям выпуская к небесам клубы дыма. Площадь тонула в дыму. Там и тут слышались оглушительное чихание и кашель.

Прижавшись к столбу спиной, Фиро думал о том, что казнь неподобающе затянулась. И пусть в его случае это было скорее хорошо, чем плохо, возможности предпринять что-то у него так и не появилось. Едкий дым лез в глаза и горло, лишая возможности адекватно воспринимать происходящее.

– Да запали ты уже этот проклятый огонь! Какого демона он не горит? – не выдержав, прикрикнула на палача Клодия.

Тот ждать себя не заставил. Поспешно зачиркал огнивом, попутно делая жест помощникам, чтобы подтащили из повозки сухих веток. Не помогло. Как по волшебству огонь вновь погас, а дождь перешел в ливень. В толпе раздались смешки, а кто-то, совсем расхрабрившись, даже отпустил в сторону Клодии пошлую шутку, про то, что «гулящую девку дождь сам отмыть хочет».

Расслышав оскорбление, колдунья рассвирепела и подскочила со своих подушек:

– Чего стоишь, Бернадет! Четвертуй болтливого засранца, живо!

– Как я его найду в такой толчее? – тут же придумала отговорку мечница и лениво зевнула, понукая лошадь отодвинуться от паланкина своей взрывной товарки.

– Сруби бошки дюжине ближайших, что под руку попадутся!

– Нельзя. Люди на грани, разгневаны, как никогда. Мальчишка был их героем, – прозвучало в ответ уныло, но весьма убедительно.

– Грязные отродья, – с трудом сдерживая проступивший гнев, скрипнула зубами колдунья. – Доберусь я до вас, ублюдки, все кишки вам выпущу и головы, как тыквы, поразбиваю.

– Я могу разбить ублюдкам головы, – неожиданно встрял в разговор Шайя и, вытянув из ножен меч, без разбору замахнулся на одного из собственных солдат.