Шайя двинулся вперед нарочито медленно и неуклюже. Фиро почувствовал, как от великана волной пришел резкий, неприятный запах: пахло мясом и гноем, словно от запущенной открытой раны.
Размышлять о запахах долго не пришлось. Несмотря на кажущуюся медлительность, Шайя сделал резкий выпад. Свистнула сталь, стремительно сверкнула, распустилась снопом огненных искр, остановленная мечом Фиро. Тот выругался про себя – на тусклом лезвии его «приемного» меча осталась глубокая зазубрина. От второго удара в напряженную руку пришла судорога покореженного оружия – клинок покосился относительно рукояти, погнулся, вновь скрестился с сияющим мечом Шайи и развалился напополам. Отшвырнув бесполезный обломок в сторону, Фиро увернулся от пары стремительных выпадов, а потом, скользнув под вражеским клинком, прыгнул на противника.
Огромный Шайя сильно превосходил в росте – почти на две головы. Фиро, как рысь, запрыгнул ему на спину и изо всей силы ударил в темя кулаком. Он не рассчитывал убить старого знакомца, надеялся хотя бы вырубить, чтобы получить минутное преимущество и возможность спланировать бой дальше, но кулак неожиданно легко пробил великану голову, будто то была и не голова вовсе, а прогнившая напрочь старая тыква…
Фиро отскочил от могучего врага и застыл в нескольких шагах, с удивлением наблюдая, как Шайя роняет на землю меч, медленно, тяжело заваливается на сторону, падает, утыкается лбом в землю и из разбитого черепа его расползаются по сторонам перепачканные кровью и слизью жирные белые опарыши. Запах гнилого мяса заполонил все вокруг, потекли и впитались в сухую почву желтые ручьи вонючего гноя.
Отчетливо и глухо, словно рассерженная собака, зарычала Клодия. Ответом на этот рык стал резонный вопрос Фиро. Он прозвучал громко, заставив сражающихся неподалеку людей замереть, с воздетым к небу оружием:
– Это и есть твое хваленое бессмертие? Скажи, Клодия, неужели черви, жрущие изнутри вашу троицу стоили всех принесенных жертв?
– Это ошибка! Ложь! Нет никаких червей! Просто слабоумный Шайя забыл обработать полученную на охоте рану, вот и развел мух в безмозглой башке. Неужели ты наивно полагаешь, что во мне…
Договорить она не смогла, согнулась пополам, заходясь разрывающим горло кашлем, закрыла руками рот, а потом, оторвав их от перекошенных, покрытых пеной губ, уставилась на ладони взглядом остекленевшим и безумным. На гладкой ухоженной коже ошалело вертелся белый опарыш.
– Ты давным-давно сгнила изнутри…
– Нет! Все чушь, ерунда! – колдунья отшвырнула червяка в сторону и яростно сжала кулаки. – А еще, это ничего не меняет. Я одолею тебя и свору безумцев, решивших променять спокойную жизнь под моим началом, на сомнительные бунты. Я проведу новые ритуалы и найду новых приспешников. Я залью эту землю кровью и омоюсь в ней, чтобы стать еще моложе, прекраснее и сильнее… – моментально стерев с лица все признаки нервозности, Клодия тяжело выдохнула и добавила. – Ладно, народный герой, битва в разгаре, а я что-то опять заскучала. Ты ведь, кажется, водил дружбу с некромантами? Говорят, забавные вещи они творить умеют. Знаешь, я тоже решила попробовать – благо, для мага моего уровня, эта наука совершенно нехитрая.
Поймав прямой, чуть насмешливый взгляд колдуньи, Фиро ощутил, как в груди холодными камнями перекатились нехорошие предчувствия. Тем временем Клодия звонко щелкнула пальцами. Костяной, резкий звук утонул в световой вспышке нового призыва. Ответом ему стал переливчатый звон погребальных бубенцов. Такие обычно пришивали на одежду покойников, умерших «нехорошей» смертью – тех, кого убили, или тех, кто убил себя сам.
Не дожидаясь, когда призванный явится, Фиро приблизился к распростертому в кроваво-гнойной луже Шайе и подобрал лежащий возле хозяина меч. Он поднял огромный клинок двумя руками и уставился на темную фигуру, возникшую из ниоткуда рядом с паланкином Клодии.
– Узнаешь? – колдунья кивнула на воина, явившегося по ее приказу.
Фиро стиснул зубы, стараясь не подать вида, что он узнал мертвого пришельца: по дорогой одежде, по слабому запаху, чуть пробивающемуся сквозь прогорклый дух тлена, по осанке, по силуэту. Лицо пришельца скрывала шляпа с длинной черной бахромой, и Фиро был рад, что не видит того, что прячется за ней. В голове призрачным хороводом пронеслись воспоминания десятилетней давности, а за ними, глубже, полустертые остовы поблекших детских воспоминаний. Обида и зависть, ревность и обреченность, что никогда не станешь лучше – никогда не обойдешь на повороте того, кто родился первым, стал первым и остался первым во всем…
Фиро был готов сразиться с любым из колдовских чудищ Клодии, с целой армией ее соратников, с нею самой, коварной, жестокой и подлой, готовой бить в спину и отводить глаза, но только не с собственным братом.
– Айзе, это ты? – позвал он в непроизвольной надежде на ошибку, понимая, что обманывает себя, пытаясь подвергать сомнениям очевидное.