Дракон из Перкалаба

Владка была близка к настоящей серьезной депрессии, лежала, не умываясь и не причесываясь. Но мама и сестры умоляли, и она сдалась — легла в клинику на химиотерапию. Славко, которому Владка наврала, что едет проведать родных, как обычно, позвонил вечером, не застал Владку дома, и — мама Тамарапална разрыдалась и рассказала ему всю правду. Он немедленно бросил все, не дождавшись оплаты за работу, помчался домой.

Бедный-бедный, бедный Славко-сирота. Есть люди на планете — это правда, — вокруг которых обязательно должна быть пустота, как будто на роду написанная. Бедные, одинокие, ни в чем не повинные, но, как говорят гуцулы, навроченные. Они только начинают жить, а вокруг них один за другим исчезают любови и дружбы, тают близкие добрые отношения, разлезаются, как гнилые нитки, появляются вокруг них черные дыры, пустые пространства — уходят родители, родственники, следом — друзья, любимые. Максим, один парень еле знакомый, как-то напился и кричал, что он принадлежит к просчетам человеческим, что это у них племя такое, что они изгои — им нельзя любить и привязываться. Потому что как только судьба чувствует их привязанность, любовь, она… Максим кричал, и рыдал, и бился. Думаю, что Славко был из той же породы людей.

* * *

Господи, как же Владка любила горы. Такой глубинной, такой неистовой, почтительной и жалостливой любовью, что ночами они снились как живые. Даже рисовать их не могла. И если ее спрашивали, что ж ты стоишь часами как завороженная и даже эскиза не сделала, она и слова в ответ не в силах была вымолвить, только пожимала плечами растерянно…

Поначалу она была в Василининой хате частой гостьей. Да что гостьей. Она стала своей в Василининой хате.

И уже давно привыкла к тому, что предупреждать о своем приезде не нужно, что Василина всегда ждала ее на автобусной остановке, потому что знала, когда Владка (или, как Василина звала Владку, Олэнка) приедет. Крепко обнимала ее, запыленную, уставшую, еще городскую и суетливую, обнимала тесно-тесно и обязательно всхлипывала почему-то, а потом, откинув голову, — Владка же высокая была, а Василина низенькая, в причудливо повязанных двух цветастых платках, — осматривала придирчиво и настороженно, нежно. Гладила лицо Олэнкино теплой сухой плоской маленькой ладошкой, шептала ласковые слова.

Владка приезжала туда как домой, парилась в черной горячей баньке, мыла волосы травяными отварами, расчесывалась деревянным гребнем, надевала Василинину еще девичью ветхую чистую душистую сорочку, белым по белому вышитую, и заваливалась в перины отдыхать. Ночью, засыпая под высокий и звонкий Василинин голосок, думала, как хорошо измерять время не по часам, а как Василина — восходами и закатами… Как хорошо назначать свидание с первой звездой, и ждать любимого на знакомой им одним тропинке под скелей, и поглядывать не на часы, а на небо.

Владке даже сделали ее собственный хытар — жилье во дворе, с клитом — с коморою — для этюдника, картин, подрамников, кистей, инструментов. И для другого, для дела важного и потаенного, чему Василина все не наваживалась (не решалась) учить, о чем Владка лишь догадывалась тогда. Но так и не узнала, потому что не довелось.

Когда встретился ей Славко и они так быстро и весело «побралыся», то есть поженились, Владка стала приезжать все реже и реже. А потом и вовсе — как будто забыла дорогу… И была счастлива без Василины до поры.

И вот, когда Владке совсем стало плохо и выписали ее из клиники, потому что уже не помогало ничего, ее вдруг настойчиво позвала Василина. Нет, не звонила, писем не писала. Позвала так: она вдруг стала Владке сниться, каждую ночь. Что стоит она посреди лесной галявыны (лесная поляна), что солнечный свет падает на Василину яркой широченной золотой полосой, что она ласково смеется и манит, манит рукой:

– Ходы до мэнэ, ластивонька… Дытынко! Швыдше йды, Оленко. Вже зачекалася.

После третьего или четвертого такого повторяющегося сна Владка быстро собралась, как будто ничего никогда не болело, надела на шею дукач с монетками и заторопилась. Домашние скандалили, плакали, куда она собралась, как же она, больная, туда доедет одна, к тому же никому не разрешая себя сопровождать. Уступила Владка — пусть Славко с ней едет, пусть.

И когда они уже ехали в старом кургузом, чуть ли не довоенном автобусе, переплетя пальцы, сцепившись тесно руками, Владка думала, а не ошиблась ли она — знает или не знает Василина, что Владка едет, выйдет или не выйдет Василина к дороге ее встречать, вправду звала или сны те были пустыми. За парой незаметно наблюдала молодая женщина в джинсах и футболке с пятилетним мальчиком на коленях. Малыш сосал палец, неотрывно смотрел на Владку и улыбался.