Исаму пребывал в состоянии какой-то мучительной летаргии, тревога в его душе оспаривала пальму первенства у раздражения. Вместе с кузеном он подошел к неподвижной платформе, перепрыгнул медленный тротуар и сразу оказался на быстром.
– Исаму-
Его голос потонул в общем шуме.
Исаму казалось, что его всасывает какой-то колодец. Перед глазами промелькнуло мимолетное видение человека в сюртуке с медными пуговицами – тот стоял перед ангарами на причале порта Сен-Луи. Мимо проплывали творения архитекторов Италии, Соединенных Штатов, Мексики, французская экспозиция, Русский павильон, выстроенный из дерева и украшенный ажурными фризами, – но Исаму ничего этого не видел. Чтобы понять, что над ним нависла угроза, ему не нужно было еще раз читать зажатую в руке записку. В памяти всплыли слова Робера Туретта: «Действия можно предпринимать лишь тогда, когда есть уверенность в их результате».
За Марсовым полем в небо вонзался ажурный желто-оранжевый шпиль. Исаму увидел перрон, спрыгнул на платформу, скатился по лестнице и неподвижно, затаив дыхание, застыл перед пагодой с красно-синей крышей.
– Исаму-
Исаму провел рукой по лбу и сделал глубокий вдох. Задумался. И вдруг бросился бежать.
– Исаму-
– Мсье Ватаб! – прогремел чей-то баритон.
Ихиро Ватанабе резко обернулся. Так коверкать его фамилию мог только один человек, мать Жозефа Пиньо, партнера господ Мори и Легри. Японец хотел было раствориться в толпе, но было слишком поздно – дама, одетая во все зеленое, преградила ему путь к отступлению.
– Мадам Эфлосинья, – с поклоном сказал Ихиро.
Он прекрасно владел французским, но называя имя этой несносной дамы, способной человеку всю плешь проесть, вместо «р» преднамеренно произносил «л».
«Что это у нее на голове, – подумал Ватанабе, – сбежавший из клетки попугай?»
Эфросинья Пиньо стояла под руку с бочонком, разряженным не менее ужасно, чем она сама: консьержкой дома, в котором жил Мори-
– Мсье Ватаб, вы тоже опробовали это дьявольское изобретение? – воскликнула Эфросинья. – Меня оно повергло в совершеннейшее изумление, даже живот прихватило. Впрочем, есть от чего. Что собрались смотреть?
– Пока не решил. Я должен встретиться с другом.
– А вот мы, несмотря на взбунтовавшиеся желудки, решили поиграть в храбрецов и отправиться в Мареораму, это рядом со станцией «Марсово поле». Говорят, там можно прокатиться на пароходе, который даже реальнее настоящего, – изрыгает клубы дыма, качается, будто на волнах, вокруг бушует буря, сверкают молнии, заходит солнце, а на небе видны звезды и луна! Запах йода и, если верить проспектам, рахат-лукум в виде поощрительного приза.
– Меня стошнит, – выдала прогноз консьержка.
– Да нет же, Мишлин, на самодвижущемся тротуаре было хуже! Мы же современные мореплавательницы! Вы только подумайте, моя дорогая, за один час нам предстоит пересечь все Средиземное море, зайти в порты Сфакса, Танжера, Неаполя, Венеции, Константинополя! Какое захватывающее путешествие!
– В таком случае счастливого пути, не опоздайте к отплытию, – проворчал Ихиро и приподнял шляпу. – Честь имею, мадам.
Чтобы сбить их с толку, он направился к панораме Альпийского клуба и сделал вид, что рассматривает рекламные объявления, восхваляющие горные вершины Франции. Затем бросился к панораме «Вокруг света». Исаму нигде не было видно. Ихиро присел на каменный столб, приложил руку козырьком ко лбу и увидел морскую фуражку, надетую поверх седых волос средней длины.
– Исаму-
Залитое потом лицо кузена выражало растерянность.
– Жара стоит просто удушливая. Пойдемте домой.
– Конечно, конечно, я приготовлю вам чаю – в полном соответствии с традицией.
Им пришлось пропустить вереницу рикш, кативших перед собой разодетых в пух и прах апатичных созданий. Чтобы обогнуть Мареораму, Ихиро пришлось свернуть в сторону. Он был огорчен и очень сожалел, что не смог показать кузену театр Лои Фуллер[6], в котором работал билетером.