Дракон. Книга 1. Наследники Желтого императора

Игорь Александрович, вы известный востоковед, даже, не побоюсь этого слова, китаист. Откуда у вас эта любовь к Китаю? Страна, конечно, очень интересная, но на взгляд постороннего человека, совершенно непонятная. Вот взять хотя бы иероглифы эти, в которых, говорят, сами китайцы путаются — неужели вы их все знаете наизусть?

Никто не знает всех иероглифов наизусть. Так же, как никто не знает наизусть словарь Даля. Это, собственно, и не нужно: чтобы читать современную газету достаточно трех-четырех тысяч иероглифов, а для остального существуют разнообразные словари и справочники. Китайская культура в принципе энциклопедичная, склонная к составлению сводов, собраний, компендиумов, словарей и справочников. За это и люблю. А если серьезно, то во всем виноват Владимир Иванович Семанов, чей перевод «Записок о кошачьем городе» Лao Шэ я прочитал в десятом классе. Прочитал и вдруг понял: это — мое. Наверное, генетическая память сработала. С тех пор я китаист.

Расскажите, пожалуйста, нашим читателям о своем первом путешествии в Китай. Каким он вам тогда показался? И, кстати, когда это было?

Мне повезло: впервые я прорвался в Китай в том же году, в котором закончил университет: в 1986. Прорвался в прямом смысле этого слова: отношения между нашими странами в те годы были еще неважными, а сладкое слово «стажировка» студентам еще только снилось по ночам, и дипломы нам всем дали так называемые «свободные», то есть распределяться на работу мы должны были самостоятельно. Ну вот я и попробовал распределиться — оформиться на работу в Китай. Молодой был, нахальный, настырный — и в результате поехал на целый месяц переводчиком. Дело было в декабре — холодно, но Китай произвел на меня совершенно неизгладимое впечатление. Особенно врезался в память запах китайских книг в магазинах: они тогда пахли совершенно особенно, из-за рисовой бумаги, видимо. Кстати сказать, тогда, в далеком теперь уже 1986 году, я в большом количестве застал в Пекине те самые хутуны, районы узких улочек одноэтажной застройки, которые теперь так активно сносят. Хутуны начинались прямо у железнодорожного вокзала, где теперь — сплошной новострой и небоскребы. Но я те хутуны до сих пор помню.

В вашем романе герои много и охотно пьют китайский чай и демонстрируют некоторое знакомство с восточными боевыми искусствами. А сами-то вы этой экзотикой тоже увлекаетесь? Ну, там, чайные церемонии, кунфу или цигун?

Кунфу и цигун — никогда. Наверное, это не мое, хотя в силу специальности я о них знаю. А вот китайский чай — да, вне сомнений. Я с ним, с чаем, познакомился еще в 1986 году, тогда это был молихуача, зеленый жасминовый. Еще одна врезавшаяся в память примета того путешествия. И долгое время другие чаи я по глупости игнорировал. А зря. Потому как разнообразие китайских чаев невообразимо велико, и ныне лично я всем чаям предпочитаю пуэры. Должен еще сделать ехидное замечание по поводу так называемой китайской чайной церемонии: ее не существует в природе. Тут надо понимать следующее: вот у японцев есть чайная церемония, то есть некая ритуальная последовательность действий, направленная, главным образом, не на то, чтобы выпить чаю, а на то, чтобы стать еще более духовным человеком, — у японцев она есть, а у китайцев — нет. Китайцы просто заваривают чай. И да, для этого есть определенные приспособления вроде совочков, щипчиков и прочей посуды, и да, существуют определенные правила, чтобы вкусно заварить чай, но никакого церемониального действа, никакого священного ритуала — нет. Каждое дело требует определенных навыков, и заварка чая — вовсе не исключение. Это важно, мне кажется.

Неужели даже в монастыре Шаолинь не были?

Вот представьте себе: не был ни разу. Зато был в разных других монастырях, где очень красиво. Монахи и громадные курильницы, а из курильниц — ароматный дым. Ну и природа кругом. Что всегда китайцы умели — так это вписать монастырь в природу. Или наоборот, природу в монастырь.