Дракон, который меня похитил

—  Нет. Выбор всё ещё за тобой. Ты же помнишь? На кону никогда не стояла моя жизнь. Это всегда был дракон... Ты  —  моя истинная пара, и дракон принадлежит тебе. Ты его принимаешь или нет?

Два сердца.

Показалось так заманчиво быть просто людьми. Очень просто, в самом деле. Дракон  — огромная сила, захватывающая, пугающая. Путающая мысли и неуправляемая. Но прекрасная.

И глаза Габриэля такие счастливые. Чистые, как никогда.

Два сердца.

Вот они какие.

Детский эпилог

Не каждый дракон в то поверье проверит,Но верит, пожалуй, каждый второй.Судьба настигает воздушного змеяИ на земле он находит Покой.

—  А что это значит?—  Дракон встречает свою истинную, и она не дракон. Не летает. Живёт... за земле... наверное.—  Наверное, значит не точно?—  Точно!—  А если истинная... м-м... скажем из Фолье и превращается в птицу? Или из Бревалана? Или она...—  Ты будешь слушать дальше или нет?

В груди у Покоя два сердца, не скроюИ в этих сердцах полыхает огонь.Отныне Покой лишь своею рукоюдарует дракону великую боль.

—  Так уж и боль? Что за боль?—  Ну это метафора. Боль или любовь  —  едино. Любовь  —  это боль. Расставание  —  боль.—  Фу-у... романтическая мура!—  Я сейчас уйду!—  Нет-нет. Продолжай, пожалуйста.

И триста ночей для дракона с ПокоемНе стоят семи обезумевших дней.Расколется Дорн, прорвется на волю,И выбор отныне, будет за Ней.

—  Дорн? Или Авар? Что расколется? Что вырвется? Ладно... молчу-молчу.

Драконова жизнь, к сожаленью, не вечна.Не вечней, чем жизнь девицы простой.В руках у неё не любовь. Бесконечность.В руках у дракона  —  вечный Покой.

—  Выбор-то какой? А вот бесконечность  —  это... ладно, это, наверное, тоже любовь и бла-бла-бла. Уф... какая красота. Прекрасная легенда! В самое сердце попала!

Книга с громким хлопком захлопнулась и полетела на сочную зелёную траву. Вот так раритетное издание чуть было не лишилось переплёта.

—  Ты невыносимый слушатель, Самуэль Гер!—  Зато красавчик!  —  он подмигнул, вскочил на ноги и бросился со всех ног к фонтану. Из-под грязных пяток вылетали комья земли, совершенно не по-княжески.

Девочка сглотнула и тоже пошла следом за мальчишкой.

В фонтане плескалась радужная рыбка, которую Самуэль выловил своими руками в заливе и мечтал, чтобы она тут прижилась.

Девочка села на бортик и стала смотреть, как рыбка отбрасывает на каменные стены яркие блики.

—  Как тебя зовут, говоришь?  —  спросил Самуэль.—  Брайт,  —  сипло ответила девочка.—  Брайт... это потому что ты вся сверкаешь?

Он презрительно скривил губы. Самуэлю Геру было уже тринадцать, и он не считал нужным думать о такой ерунде, как комплименты. Хорошенькие девчонки его просто пугали. Такие, как эта Брайт.

Отец сказал Самуэлю, что они троюродные кузены и что мать девчонки настоящая сирена или нимфа. Это звучало невероятно здорово, но почему-то от одной мысли про светящуюся кожу и неестественно длинные волосы Брайт Масон, у Самуэля пекло щёки. А какому тринадцатилетнему это понравится?

Девчонка сглотнула.

—  Я не могу перестать сверкать, мерзкая ящерица,  —  фыркнула она и, гордо вздёрнув нос, пошла в дом, даже не подобрав книгу с легендами.

Самуэль не побежал следом. Он снова уставился на свою сверкающую рыбку. И Брайт Масон сверкала. У нее были огромные розовые глаза. И слишком хриплый голос. Говорят, если настоящая сирена или нимфа (кто ж их разберёт) запоёт  —  будет худо.

—  Я не ящерица,  —  буркнул Самуэль.  —  Сама ты... ящерица.

Самуэль услышал мягкую поступь за своей спиной и, не глядя поднял руку, тут же в ладонь ткнулся большой мокрый нос, а потом под локоть протиснулась огромная белоснежная кошачья морда.

—  Привет,  —  вздохнул Самуэль Гер.—  Привет,  —  на месте белоснежной тигрицы появилась женщина.

Мягко улыбнулась мальчику и растрепала его тёмные волосы.

Он поморщился, но протестовать не стал.

Женщина выглядела так, будто была не просто хозяйкой дома, а хозяйкой целого леса, и Самуэль как всегда восхищённо вздохнул. Он страшно гордился своей матерью и считал её невероятной и идеальной. Самуэль унаследовал от отца поэтичность и романтичность, граничащую с одержимостью. На это наложилась невозможная уверенность в себе. А ещё залюбленность, о, да.

Самуэль считал, что живёт в идеальном мире, в котором никому нет места, там только его семья. Его отец. Его дом. Его сестра. Его мать. А все остальные  —  не такие как они.