Дракон (ЛП)

«Я ожидал тебя, мой самый Возвеличенный Мост, — его по-прежнему светящиеся глаза не отрывались от меня, его лицо не менялось. И всё же я чувствовала его улыбку. — Я ждал так долго, так долго, сестра. Очень долго. Почти так же долго, как Смерть. Почти так же долго, как он».

Я напряглась.

Смерть — это Ревик.

Я так сильно хотела заглянуть за эту маску, что меня тошнило от этого желания. Мне надо было убедиться, что я не увижу там лицо Ревика. Мне надо было увидеть отличия, пусть даже лишь в его свете и выражении лица.

Мысленный голос Дракона понизился до шепота.

«Ты припозднилась», — тихо сказал он.

Ревик как-то раз тоже говорил мне это.

Он обвинил меня в том, что я пришла поздно, оставила его здесь.

Он обвинил меня в том, что я оставила его Менлиму на развращение. Он обвинил, что я бросила его и позволила провалиться во тьму, десятилетиями страдать от пыток, насилия, одиночества, отчаяния.

Прежде чем я оправилась, чтобы ответить, свет Дракона затрещал.

В этот раз он не пытался проникнуть в меня. Он просто швырнул меня.

Удар сбил меня с ног и впечатал в органическую стену.

Это вышибло воздух из моих лёгких.

Я открыла рот, ахнув, и боль взорвалась в моём животе. Не сумев перевести дыхание, я очутилась на полу у основания органической стены, мои руки и ладони распластались, пока я пыталась приподняться. Я двигалась чисто инстинктивно, силясь встать на ноги, пока перед глазами всё прояснялось.

Я не отводила глаз от Дракона, но в отличие от прежних моментов, моё смятение ушло.

Мой разум казался очищенным от всего, свободным. На удивление ясным.

Я также знала, что именно мне надо сделать.

Мне надо уложить этого мудака.

Немедленно.

Его свет вспыхнул в третий раз прежде, чем я завершила ту мысль. Но мой разум сохранял ясность. Ничто из того меня не замедлило: ни мои мысли, ни его глаза, ни слова, которые он в меня швырнул. Свет, который вспыхнул в комнате между нами, лишь заставил мой aleimi гореть ярче.

Я со всей мощью ударила своим aleimi… используя все, что у меня было.

В отличие от ситуации с Ревиком в Дубае, колебания не было.

И уж точно не было никакой сдержанности.

Глава 26. Ничто никогда не умирает

Рядом со мной Даледжем резко втягивает воздух.

На сей раз это из-за меня..

На сей раз он боится моего света.

Я улавливаю звук в замедленном режиме, в том месте без времени, когда свет притягивается ко мне. Свет собирается во мне, хлынув как вода к тем верхним структурам моего aleimi. Складывающееся ощущение завладевает моим светом. Оно дергает меня вверх, вверх, вверх…

Я влетаю в высокое белое пространство. Это затмевает моё физическое зрение.

Это окутывает меня самым ясным и самым идеальным светом, который можно себе представить.

Там я — неподвижность без конца. Я вишу там, замершая, не нуждаясь в дыхании, в мысли, в страхе. Мой свет становится единым с тем светом. Я становлюсь единой с той тишиной.

Я могу видеть.

Я могу видеть…

Всё.

На те беглые проблески вне-времени я вспоминаю.

Я вспоминаю, кто я.

Я оставляю замысловатое световое шоу. Сомнения, страхи, смятение. Слои поверх слоёв иллюзий и позёрства, изворачивающиеся, лгущие, тянущие, уговаривающие, осушающие, закручивающие, затуманивающие, сбивающие с толку, принижающие.

Просто… ерунда.

Я оставляю всю ерунду позади.

Здесь наверху нет разлуки.

Чтобы использовать телекинез, я не могу позволить себе разлучиться с чем-либо, с любым живым существом вокруг меня. Я не могу сгибать свет и материю, не будучи единой с обоими.

Я знаю, как это звучит.

Я особенно знаю, как это звучит на Земле, вне пространства, в котором я сейчас… но это лишь больше светового шоу, больше ерунды, больше позёрства. Это хор слепых, напуганных, ненавидящих маленьких голосков, которые вероломно проникают в наши мозги, подменяя наши взгляды всё более циничными и отрешёнными реальностями.

Это лишь ещё один способ заставить нас заткнуться, притворяться, лгать, подыгрывать и показывать на изумительную новую одежду короля.

Те голоса шепчут…

«Искренность — это смерть».

«Любовь, настоящая любовь — это слабость».

«Сострадание — это глупость, легковерие, ошибка».

Ложь такая терпеливо неправильная, что озадачивает, но многие им верят.

Столько много людей им верят.

Там, где я сейчас, я могу посмотреть на это и отпустить всё. Безмятежность, приходящая с этой ясностью, подобна наркотику. Она не делает меня безразличной или хладнокровной. Она смывает злость, раздражение из-за бесконечного хождения по кругу, бесконечной глупости.

Это напоминает мне, почему я борюсь. Это напоминает мне, почему существо передо мной не может умереть — почему ничто на самом деле не умирает, как бы сильно мы ни старались уничтожить друг друга, потушить проецируемые образы себя.

Он свет. Свет никогда не может быть по-настоящему уничтожен.

Я тоже свет.