Дракон мелового периода

Савицкий встал, подошел к одному из столов, на котором возвышалась кипа репродукций, взял лежащий сбоку свиток, развернул и продемонстрировал нам. На свитке шахматные фигуры непринужденно и естественно превращались в птиц, потом в людей, потом в квадраты, в звезды, в соты, в город на берегу моря и снова в шахматные фигуры.

– Эшер как будто говорит: «В этом нет никакой тайны! – несколько театрально провозгласил Савицкий. – Превращение – это так просто! Вот оно, по пунктам; один, два, три. Сделайте так сами, если сможете!»

Саша сидел тихо и почтительно смотрел на Савицкого. Эзергиль, блестя глазами, проникалась искусством. Я подумала, что абстракционизм не так уж отвратителен, если хоть что-то в нем понимать.

– ...Но о главном уважаемый Андрей Михайлович промолчал. – раздался вдруг у двери знакомый скрипучий голос. – Эшер, грубо говоря, врет. Врет непрерывно, талантливо и самозабвенно, как любой настоящий иллюзионист. Врет самим своим творчеством. И, как любой настоящий абстракционист, смеется над зрителями. Никто еще не смог совершить превращения по его детальным схемам, покадровым отсмотрам и готовым рецептам.

Я оглянулась и окаменела: в дверях стоял Хохланд.

11. Два старых друга.

– Теобальд Леопольдович! Какой приятный сюрприз! Чем обязан? – радушно воскликнул Савицкий. Это радушие не обмануло даже меня. Для Савицкого приход Хохланда если и был сюрпризом, то крайне неприятным. В не меньшей степени, чем для меня. Но я еще не видела Эзергиль. Только почувствовала, как ее пальцы впиваются мне в запястье.

– Друид! – едва слышно прошептала она.

– Какой друид? – шепотом переспросила я, обернувшись к ней, и невольно вздрогнула – с таким ужасом Эзергиль смотрела на Хохланда. И вид у нее был беспомощный, как у подопытного мышонка.

Хохланд глянул на Эзергиль и усмехнулся, как будто все слышал. На меня он даже не посмотрел.

– Присаживайтесь, Теобальд Леопольдович. – проявил гостеприимство Савицкий. – Чайку не желаете?

Хохланд не сдвинулся с места.

– Учеников переманиваете, друг мой? – ехидно спросил он. – Нехорошо. Кажется, есть определенные правила...

– Никого я не переманиваю. – возразил Савицкий. – Эти две девицы по своей воле пришли ко мне и изъявили желание поступить в мое училище.

– Драгоценный Андрей Михайлович, давайте обойдемся без жалких отговорок. – отрезал Хохланд. – Если вы не в курсе, я довожу до вашего сведения: эта девица. – профессор брезгливо ткнул пальцем в мою сторону. – обучается у меня уже два месяца. Правда, с минимальными результатами. К сожалению, я доверился рекомендации и потратил массу времени впустую. Но тем не менее, это ничего не меняет. Ученик может принадлежать только одной школе, и в данном случае эта школа не ваша. Поверьте, вы ничего не теряете. У вас обучается множество талантливых подростков, так что одна ленивая, бестолковая, дерзкая...

От «комплиментов» Хохланда меня бросило в краску. Я чувствовала, что вот-вот выйду из себя и наговорю Хохланду всяких заслуженных им гадостей, подтвердив свою репутацию, чего он, несомненно, и добивается. Но меня отвлекли ледяные пальцы Эзергили, точно тиски, сдавившие мою руку. Пока Хохланд расписывал перед Савицким мои многочисленные недостатки, я обернулась к подруге и шепотом спросила:

– Что с тобой?

– Это друид. – зашептала в ответ Эзергиль, косясь на Хохланда. – Тот старик из мира поля, который превратил меня в оборотня. Гелька, мы попали! Надо убираться отсюда!

– ...Вот так, любезнейший Андрей Михайлович. В следующий раз, положив глаз на кого-нибудь из моих учеников, сначала потрудитесь навести справки, чтобы не вышло конфуза.

– Непременно наведу. – желчно ответил Савицкий. – Восхищен вашей заботой о самой, как вы выразились, бестолковой из ваших учениц – не прошло и получаса, как я с ней познакомился, а вы уже примчались спасать ее из моих хищных лап. Но когда ученики разбегаются по другим мастерам – это, согласитесь, о многом говорит...

Хохланд наконец перевел на меня холодный взгляд. «Ты мне за это ответишь!» – говорил он. Как именно отвечу, не хотелось даже представлять.

– Ангелина, вы на что-то жаловались Андрею Михайловичу?

– Она не жаловалась. – сердито произнес Савицкий. – И давайте закончим этот бесполезный и неприятный разговор. Вы пришли забрать свою ученицу. Вы в своем праве, и я вам ничем препятствовать не могу.

– Вот именно. – ухмыльнулся Хохланд. – Как славно, что мы всегда понимаем друг друга.

«Он отдает меня Хохланду! – с ужасом думала я, глядя, как Хохланд и Савицкий раскланиваются, фальшиво заверяя друг друга в уважении и вечной дружбе. Что делать? Что делать?!»

– Пойдемте, Ангелина. – ледяным тоном сказал Хохланд, простившись с Савицким. – Нам предстоит серьезный разговор.

Я медленно встала из-за стола. У меня в запасе не осталось иного оружия, кроме правды.

– Андрей Михайлович! – окликнула я Савицкого. – Живая материя, которую вы все тут ищете... ведь это я ее оживила!

Савицкий круто обернулся ко мне:

– Что?!