– Ты её и в центре Киото не найдёшь, – согласился Амэ-но-ано. – Не обращай внимания, он бредит. Его знобит от потери крови, да и пролежать всю ночь на холодном мху – не шутка. Ещё неизвестно, какие органы задеты. Да где же медики? Потапов-сан, я приношу тебе глубочайшую благодарность от лица всего Оргкомитета Конгресса: если бы ты не вышел так рано полюбоваться мхами, мы бы не пошли гулять в ту сторону и не нашли сэра Сэвила. А через час-два было бы уже поздно. А вот и медики. Сюда! Скорее!
Амэ-но-ано из друга-приятеля снова превратился в члена Оргкомитета Конгресса.
Заседание конгресса не отменили, несмотря на кражу и покушение на убийство. Всех делегатов послали заседать в бамбуковую рощу Сагано, потому что на территории храма шли обыски – искали жемчужину, улики и хоть что-нибудь, способное пролить свет на это тёмное дело. В роще Потапова встретил радостный Пифон:
Потапов, конечно, не стал говорить Пифону, что в нём рентгеном искали проглоченную жемчужину. Он сел поближе к кафедре и стал слушать доклад испанского дракона из соседней секции о предсказании будущего на основании цвета лобных чешуек драконят, вылупившихся в полнолуние. На взгляд Потапова, полная чушь, а может, он просто не мог сосредоточиться после событий с сэром Сэвилом. Цзян сидел рядом совершенно убитый и тоже, на взгляд Потапова, испанский доклад не одобрил. Или не слушал. Франсуа зевал. Кецаль казался почему-то довольным. Пифон прилёг подальше от кафедры, свернулся кольцами и заснул – монотонность бамбуковых стволов убаюкала уставшего от ночных медицинских исследований старика.
Едва дождавшись перерыва, драконы помчались искать Амэ-но-ано и узнавать новости.
– Он жив? – спросил Потапов.
– Он узнал, где жемчужина? – спросил Цзян.
– Кто его пырнул ножом? – спросил Кецаль.
– Вы дали ему шампанского для повышения тонуса? – спросил Франсуа.
Пифон спал в бамбуковой роще и ничего не спросил.
Поскольку все говорили одновременно, Амэ-но-ано ничего не понял и ответил всем сразу:
– Сэр Сэвил жив, хотя и очень слаб, временами бредит. Его перевели в больницу. Он просил передать господину Потапову благодарность за перину… я не совсем понял, что он имел в виду. Сэр Сэвил сказал, что его спасла русская перина Потапова, а вовсе не лекарства врачей. Вероятно, он имел в виду тепло щедрой русской души, которое изливалось на него из господина Потапова.
«Я вроде ничего на него не изливал», – подумал Потапов, но возражать не стал: болен человек (то есть дракон), бредит, мало ли что ему привидится.
– Сэр Сэвил сразу заподозрил, что у преступника должен быть помощник из прислуги, и начал присматриваться к обслуживающему персоналу, – продолжил Амэ-но-ано. – Монахи и послушники показались ему вполне обычными, к тому же не-буддисту замаскироваться под монаха сложно, его тут же разоблачат. Обычные слуги, нанятые на период конгресса, тоже ничем не выделялись, да и при приёме на работу они проходили тщательную проверку. О садовниках сэр Сэвил, по его словам, и не подумал бы. Но, гуляя по саду мхов, он услышал обрывок фразы старого садовника: «Этот немой гайдзин загубит нам мхи». Садовник явно ворчал на кого-то из коллег. Почему гайдзин, ведь все садовники – японцы и работают в храме вместе не первый сезон? Почему немой? Почему загубит мхи? Может, он не садовник, а только притворяется и, изображая садовника, портит мох вместо того, чтобы его прореживать? А немой – потому что не говорит по-японски или говорит плохо?