Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

Одна из комнат их квартиры считалась кабинетом, и в ней был устроен огромный книжный шкаф до самого потолка. У шкафа стояла старинная лестница-стремянка красного дерева с широкой площадкой наверху, на которой можно было сидеть. Еще в кабинете были внушительный письменный стол с мраморным письменным прибором и бронзовой лампой, которая когда-то явно была керосиновой, стоял и кожаный диван с высоченной спинкой. Все это производило впечатление дома-музея какого-нибудь ученого типа Менделеева. В довершение этого подобия на стене висели портреты двух почтенных старцев — один с бородой, в сюртуке и маленькой шапочке, а второй без бороды, зато с длинными бакенбардами, в мундире с погонами и с орденами. Заходить в кабинет в отсутствие профессора было запрещено, и за этим в четыре глаза следили супруга и домработница. Но когда хозяину случалось бывать дома во время наших с Женей чтений, он сам нас туда зазывал, закрывал дверь и угощал дочку шоколадными конфетами — тайком от жены, считавшей, что это вредно для подрастающего организма. Мне, конечно, тоже предлагал, только я боялся прослыть сластеной и отказывался.

Зато лазал на стремянку и книги разглядывал вволю, особенно энциклопедии, которых у профессора было как минимум пять: Брокгауз и Ефрон, Британская чуть ли не в ста томах, Лярусс, какая-то немецкая и, разумеется, Большая советская. Чувствовалось, что эту библиотеку не сам хозяин квартиры начал собирать, а кто-то задолго до него. Я и спросил об этом, в ответ на что профессор показал мне на портрет старца в мундире и сказал, что это его дед, профессор Петербургского университета и член Российской академии наук. И два сына академика тоже были профессорами, и все по естественным наукам. И все, разумеется, покупали книги, так что неудивительно, что получилось такое собрание. А вот что в блокаду эти книги не сожгли — это на самом деле достойно удивления. У меня, говорит, была бронь от армии, только я ею не воспользовался и отслужил всю войну, а свою бронь, фигурально выражаясь, перевел на книги, и они всю блокаду пролежали замурованными в институтском подвале — от греха подальше.

Наш интернациональный друг

В числе близких приятелей моих родителей была чета Лехтимяки — Эйно и Варя. Эйно с мамой были школьными приятелями — до войны учились в одном классе 206-й школы на Фонтанке, и их выпускной вечер пришелся на 21 июня 1941 года. После войны они оказались в числе немногих уцелевших одноклассников, знакомство возобновилось и продолжалось еще четыре десятка лет.

Эйно можно было без преувеличения назвать ходячим интернационалом. По отцу он был финном, а по матери — швейцарцем немецкого происхождения. Родился Эйно в Китае, но с годовалого возраста и до двенадцати лет жил в США. Его родители, и в особенности отец, были поистине удивительными людьми.

Вернер Лехтимяки родился в деревне недалеко от Або (теперешнего Турку). Его старший брат Конрад впоследствии стал известным финским писателем. В двадцатилетием возрасте Вернер уехал в Америку, работал там ковбоем на ранчо и матросом на пароходах на Миссисипи. Во время Первой мировой войны он перебрался в Петроград и устроился в английскую автомобильную фирму «Уоксхолл». После Октябрьской революции ставший к тому времени большевиком Вернер вернулся в Финляндию, организовал в родном Турку отряд финской Красной армии и какое-то время даже был главнокомандующим Восточным фронтом.

После поражения красных финнов Вернер выучился в Петрограде на летчика, воевал против Юденича и участвовал в подавлении Кронштадтского восстания.

Где-то в это время Вернер — между прочим, красавец мужчина — познакомился с очаровательной певицей Лили Лееманн, которая неведомо как из родного Хайдена в Швейцарии очутилась в военном Петрограде. Еще более загадочен ее отъезд оттуда сразу после окончания Гражданской войны — через Дальний Восток и Харбин — в Шанхай, где Лили получила ангажемент на партии сопрано в местной опере. Скоро к ней перебирается — будто речь идет о поездке из Тулы в Калугу — и соскучившийся Вернер, и в 1923 году в Шанхае появился на свет наш друг Эйно.

То ли ангажемент закончился, то ли — скорее всего — поступило новое задание из Центра, но уже в 1925 году семейство Лехтимяки оказалось в Сан-Франциско, а затем в Нью-Йорке. К американскому образу жизни Вернеру было не привыкать, и вскоре он уже был владельцем фирмы по только начавшим тогда развиваться авиационным перевозкам. А среди его близких знакомых оказался не кто иной, как будущий президент США Ф.-Д. Рузвельт. Все пилоты и механики фирмы были финнами, и в 1935-м они в полном составе со всеми своими двадцатью двумя самолетами отправились строить социализм в СССР.