Дракон с гарниром, двоечник-отличник и другие истории про маменькиного сынка

От Иркутска поезд шел по берегу Ангары и дальше по Кругобайкальской дороге. В Википедии написано, что главный ход Транссиба перевели с Кругобайкалки на «перевальную» линию в 1949 году, но это неверно. В 1955-м на Восток и через полгода обратно мы точно ехали по Кругобайкалке, а вот последующие разы уже выезжали прямо на станцию Слюдянка. Итак, при подъезде к станции Байкал поезд замедлил ход и, вопреки расписанию, остановился. Проводник торжествующе посмотрел на сгрудившихся в тамбуре офицеров и откинул крышку лесенки: «Товарищи, никуда от вагона не отходить, отправимся без предупреждения!» А никуда отходить и не надо было: местные тетки торговали копченым омулем в связках тут же, приговаривая, что в Слюдянке «заплотите удвое». По маминой просьбе один из соседей взял связку и на нашу долю. Рыбки были среднего размера, с селедку или крупного окуня, желто-янтарного цвета. Одну мы сразу съели все вчетвером. Владикова мама аж закатывала глаза, но спохватывалась и говорила, что вот у них на Камчатке лосось — вот это да, но и омуль ничего, жалко только, что без пива едим. Стала она поглядывать и на вторую рыбину, но мама сказала, что вообще-то это мы для папы купили, и запрятала связку подальше. Папа и на самом деле очень обрадовался этому омулю, его все сослуживцы расхваливали — а он-то летел на Восток самолетом и не видал еще ни Байкала, ни омуля.

Постояв минут пять, поезд тронулся, и проводник велел закрыть все окна, а то сейчас начнутся туннели и все постельное белье будет в саже. Я ничего не понял, при чем здесь туннели и сажа. Только бывалый Владик начал объяснять, как паровоз дал два длинных гудка, поезд сбавил ход, в вагоне среди бела дня зажегся свет — и мы въехали в туннель. Я успел заметить у въезда часового с винтовкой. И пошли эти туннели один за другим — всего около сорока. В перерыве между ними я подумал, что туннели уже кончились, открыл в коридоре форточку (она в тех старых вагонах откидывалась внутрь) и встал у окна на приступочку. А тут новый туннель — и прямо мне в лицо влетел клок сажи от паровоза и глаза засыпало угольной пылью. Владик чуть не уписался от восторга, но и у него рожа изрядно почернела. Мама потащила меня отмывать в туалет, а туда уже стоят двое чумазых офицеров — они тоже у себя в купе форточку открыли.

Проехали мы все эти туннели и остановились на станции Слюдянка. Подбежали к вагону тетки с омулем — а никто не выходит. Как они стали этих байкальских ругать — браконьеры они все каторжные, совесть совсем растеряли, а мы все хоть бы постыдились у таких покупать. И говорили, что машиниста нужно стащить с паровоза, и я не понял, что-то такое с ним сделать, чтобы больше там не останавливался.

Но тут поезд тронулся, и началась долгая езда сначала вдоль берега Байкала, а потом вдоль не помню какой речки. Час за часом едем, а речка все тут. Неинтересно. Так целый день прошел, легли спать, а утром проснулись на станции Чита. Я как прочел в окно название, так своим юным смехом пол-вагона разбудил. Потому что очень хорошо помнил фильм «Тарзан», где действовала геройская обезьяна Чита. И я сразу сообразил, что станцию назвали в ее честь — как станцию Ворошилов, куда мы едем, в честь Ворошилова, который «первый красный офицер». Я это маме довольно громко объяснил — и тут же схлопотал за длинный язык, который когда-нибудь меня доведет до дальних краев. Оглядываясь назад, могу сказать, что мама как в воду глядела.

После Читы опять ехали целый день вдоль речки, ее название я запомнил то ли с этого первого, то ли с последующих транссибирских путешествий, — Шилка. Вечером стали укладываться, проводник разнес чай и говорит: «Вы очень-то не рассыпайтесь, все равно ночью всех разбудят». Как, почему? А вот увидите. И в самом деле среди ночи вдруг ожило радио и торжественным голосом проговорило: «Товарищи пассажиры курьерского поезда номер четыре Москва — Владивосток! Через десять минут наш поезд проследует мимо величественного бюста великого вождя советского народа и трудящихся всех стран товарища Иосифа Виссарионовича Сталина. Бюст будет виден с правой стороны по ходу поезда». И заиграли песню «О Сталине мудром, родном и любимом, прекрасную песню слагает народ». Потом снова объявление: через пять минут будет бюст. Народ в вагоне проснулся, повыходил в коридор, но проводник стал всех загонять в купе, из которых окна смотрели как раз на правую сторону. И вот поезд пошел медленнее, опять заиграли про родного и любимого, и все закричали: «Вот, вот бюст!» Бюст оказался в самом деле величественный — высеченный высоко в скале, ростом с дом, весь белый в свете прожекторов. Виден он был с минуту, а потом паровоз дал длинный гудок, мы поехали быстрее и снова уснули.

Бюст взорвали в 1956 году. По слухам, взрывал один из зэков, вырубавших его в тридцатые годы. Об этом написана повесть «Барельеф на скале» А. Алдан-Семенова, тоже бывшего зэка.