Его высочество окинул нас насмешливым взглядом, задержался на мне, потом на Марисе, которая выделялась среди нас, как лилия среди кувшинок, и что-то сказал. Буквально несколько резких гортанных слов.
И еще добавил.
Мариса побледнела.
Сжала мою руку так, что я едва не взвыла, и почти опрометью метнулась за кулисы. Вслед нам полетели несколько смешков. Таких, сугубо мужских.
За которые хочется смеющемуся оторвать что-то ценное. Вместе с головой.
– Мариса?
– Каэ, ты не поняла, что они сказали?
– Никто не понял. – Олинда сверкнула глазами. – Девочки?
Нет, никто. Ни Фати, ни Севилла. Кайа так вообще на бал не пришла – от греха подальше.
– Я поняла. – Мариса казалась удивительно несчастной и от этого еще более красивой. – Он сказал, что не доверил бы нам даже полы в гареме мыть. Потому что мы не женщины, а жалкие их подобия.
Я скрипнула зубами.
Вот даже не сомневаюсь, что стрела была пущена в меня. И то больше со злости, что планы по изведению драконов обломались. Сейчас принцу тут и потолки низкие, и море бесцветное. А Мариса просто попала под раздачу. Но… как ей сейчас об этом сказать?
Пока я подбирала слова, Мариса вытирала слезы. Это мне на принца плевать с колокольни, а ей-то каково? Она ж эту пакость любит… ну или образ, который на него повесила. А какая разница? Розовые очки все равно бьются стеклами внутрь. И ранят очень больно.
– Каэ!
– Да, Мариса?
– Каэ, а ты можешь выступить вместо меня?
– Я?!
– Конечно! Ты, и только ты!
– Мариса, я петь не умею.
Врала, конечно. Петь я могу. И в этом мире у меня даже слух есть. В родном мне его не досталось, так что я перевирала даже «Калинку-малинку». А здесь – и ничего получается, мухи на лету не падают.
– А я тебя не петь прошу.
– Да? А что тогда?
– Они говорят, что у нас нет настоящих женщин! Каэ, помнишь, ты нам показывала танец с креслом?
– Да. – Я уже поняла, куда идет дело. Дело шло к пропасти и пахло песцовой шубкой. В которой меня и закопают.
– Каэ, станцуй для них!
Угадала.
– Каэ!
Девочки смотрели умоляющими глазами.
Я повертела пальцем у виска.
– Рехнулись? Все?
– Каэ, это ты одна можешь…
Я могла, спора нет. Но зачем мне это надо?
– Каэ, пожалуйста… я этого просто не вынесу!
Мариса смотрела так умоляюще. Я даже головой помотала.
– Тпр-р-ру, Зорька! Мариса, ну подумай сама! Мне нужен шест, стул… да хоть что!
– Я поставлю стул! Выдвину.
Он там действительно стоит. Для выступления. Хотя я могу его и сама подвинуть – нетрудно.
– И переодеться.
– Мы поможем. – Лин сверкнула глазами.
Нахамив Марисе, принц явно нажил себе трех врагов. Врагинь… Или четырех?
Но мне-то не девятнадцать лет! Куда я, дура, лезу?
– И музыка.
– Ты говорила – ритм. Я возьму барабан, – подскочила Сив. – Я смогу, ты знаешь.
Это верно, музыка у Сив жила в крови. Она и на рейке от забора сыграет! Ее бы учить – к ней на концерты короли б ходили!
– Нас искать будут, – сдалась я.
– Не найдут! – припечатала Фати. – Танец длится сколько?
Я прикинула композицию, подумала.
– Минут семь.
– Я считаю до четырехсот сорока и гашу свет. Ты за сцену – и налево. Я сейчас покажу, там клетушка со швабрами и прочим.
– Я там буду ждать, – кивнула Олинда. – И тебя, и Сив. Поможем переодеться, и обратно.
– Заметят.
– Я рыдала, вы меня утешали. – Мариса сверкнула глазами. – Каэ! Прошу!
И так посмотрела…
Попал ты, высочество. Оскорбленная женщина тебя сожрет и выплюнет.
Я плюнула и протянула Сив ключ.
– Ящик ты знаешь.
– Да.
Только подол мелькнул. Я дура?
Однозначно.
Но иногда это очень приятное ощущение.
Интерлюдия
Баязет не ждал ничего интересного от выступления. Положено так. Но скучно…
Женщины здесь серые и пресные, как просяная каша. Мужчины разные. Кто-то помнит о доблести, кто-то забыл. Баязет не каждого бы взял в свою гвардию.
Сколько ему еще сидеть и зевать?
Он надеялся, не слишком долго.
– Эсса Лиез. Стихи о родине!
Объявление было сделано. Баязет с трудом проглотил зевок. Аж до изжоги… ух, едкий. А…
Во всем громадном зале погас свет. Разом.
Освещенной осталась только сцена.
И что тут происходит? А?
Недоумение принца нарастало. Глухо и тревожно заговорил откуда-то барабан. Удары складывались в четкий ритм, резкий и тревожный. На сцену медленно вышла женщина.
Плащ.
Маска на лице. Эсса Лиез? Забавно… что за стихи она будет читать?
Женщина резким движением выдвинула стул в центр сцены. А в следующую секунду плащ опал к ее ногам.
По залу пронесся единый стон.
Рассыпались по спине недлинные локоны, блеснули темной медью. Баязет подавился слюной.
Женщина была одета… раздета…
На ней было что-то легкое и голубое – платье или рубашка, которое не скрывало ни одной линии ее тела.
Маска. Чулки с подвязками. И короткие перчатки. Бант на шее.
И все.
А в следующий миг почти невесомое тело выгнулось над стулом в позе, которая знакома каждому мужчине. Застыло на миг – и, повинуясь ритму барабана, снова сорвалось с места.
Вот она проводит руками по телу, вот приподнимает платье, вот снова опускает его, не давая ничего толком разглядеть, вот она на кресле и рядом с ним, вот стройное тело извивается так, как он и в гареме не видел, вот руки открывают самое сокровенное… но ничего не видно!