В своем предшествующем письме я вовсе не отказывался от данного мною обещания. Я только хотел довести до Вашего сведения, что мы не можем тратить так много сил и времени на расследование преступления, совершенного вне пределов нашего города и штата.
Ваше письмо я показывал своему начальству, и мне разрешили оказывать Вам посильную помощь и впредь — особенно после того, как я объяснил им, что нити этого дела ведут прямо в Нью-Йорк, где в Манхэттене живут двое из главных подозреваемых.
Как и полагается в таких случаях, мы проверили, где находилась Лесли Карпентер в ночь с субботы на воскресенье, то есть с двадцать восьмого на двадцать девятое марта. У нее неопровержимое алиби.
Относительно Одри Уэстон и Марсии Кемп не могу сообщить ничего нового. Обе главным образом сидят по домам. Связались ли они с адвокатом по поводу наследства, мы не знаем. Полагаю, у Вас тоже нет ничего относительно Элис Тирни.
В скором времени вышлю сведения об Эле Марше.
С самыми сердечными пожеланиями.
— О Марше? — спросил Эллери и через стол протянул руку к отцу.
Инспектор Квин не обратил на нее внимания.
— Потом прочтешь. Там нет ничего такого, что было бы тебе неизвестно, за исключением, разве, того, что Эл — не настоящее его имя. Об этом ты никогда не говорил.
— Да, потому что еще в Гарварде всякий, кто хотел остаться его другом, не имел права так его называть. Наверняка в твоем отчете записано, что окрестили его именем Обри. И каждый, кто вспоминал об этом, получал по носу.
— Судя по документам, таково было желание его матери,— заметил инспектор.— Самого Марша нельзя за это корить. Для взрослого человека имя Обри вообще не подходит.
— Его предки голубых кровей, должно быть, в гробах перевернулись! Эл признался, что еще в школе вынужден был лупить тех, кто звал его Обри. Вот в Гарварде ему уже хватало сил, чтобы ограничиваться только угрозами. Тем более, у него была отлично разработана левая рука: он даже стал чемпионом университета по боксу. Впрочем, я вообще сомневаюсь, чтобы в университете кто-то, кроме самых близких друзей, разумеется, знал его настоящее имя. А у нас хватало ума не напоминать ему об этом лишний раз. Правда, о своем происхождении Эл всегда помалкивал.
Инспектор Квин полистал отчет.
— Его отец из семьи банкиров. А мать — урожденная Рашингтон. Понимай как хочешь. Марш-старший погиб в авиационной катастрофе вскоре после рождения Эла.
— Это кое-что проясняет,— заметил Эллери.— Об отце он никогда пе рассказывал, только о матери. Миссис Марш больше замуж не вышла, посвятила остаток жизни сыну. Но и Эл в долгу не остался: когда она заболела, ухаживал за ней, будто сестра милосердия. У его друзей сложилось впечатление, что именно поэтому он и остался холостяком.
— Совершенно верно. Ну а после смерти мать, разумеется, все завещала ему.
— И сколько же именно?
— Очень много. Конечно, богатство Марша уступает Бенедиктову, но, когда речь идет о миллионах, тысячи уже не имеют значения.
— Выходит, с финансовой точки зрения Эл стоит на ногах твердо?
— Так же твердо, как национальный банк Чейза.
— Может, он какие-то трудности испытывает? В азартные игры играет? Вкладывает деньги в сомнительные предприятия?
— Нет. Он очень консервативен в финансовых вопросах. И рисковать никогда не станет.
— Значит, мотива нет?
— Ни малейшего. От завещания Бенедикта ему никакой выгоды, да он в ней и не нуждается. Кроме того, о нем везде говорят как об адвокате абсолютно честном и исключительно талантливом.
Но Эллери продолжал гнуть свою линию.
— Все зависит от надежности сведений. Ты проверил, как он организует дела Джонни?