Дракон в её теле

— Что он сказал? — спросил лекарь, взглянув на меня.

— М-м-м, — повторила я испуганно.

— До этого! — раздраженно перебил старик.

Я пожала плечами.

— Вы же не могли не слышать! — возмутился седовласый.

— И что? — нагло заявила я. — Мне теперь стать его секретарем и записывать каждое слово?

Старик удивленно заморгал, а я с ужасом подумала, что переборщила и выдала себя.

Страх липкой волной прошелся по спине, сдавил виски, доводя до головной боли. Еще немного, и я сама призналась бы во всех грехах, даже в тех, что никогда не совершала.

Посмотрев на остальных мужчин, я наткнулась взглядом на столик у камина, зацепившись за него, как за спасительную соломинку.

«Ну конечно, он же пьяница! — пронеслось в голове. — Вот оно!».

Резко вскочив с места, я подошла к столику и наполнила бокал янтарной жидкостью, оставшейся в бутылке, из которой недавно пил король.

Выдохнув, сделала пару глотков, сразу же ощутив нестерпимое жжение, от которого даже слезы выступили на глазах.

— Вам плохо? — спросил толстяк заботливо.

— Хорошо! — рявкнула я, набирая воздух носом и пытаясь восстановить дыхание. — Но отца жалко до слез. Я же не совсем бессердечный.

— А, ну да, — неуверенно кивнул седой, переглядываясь с третьим, молчаливым типом в длинной черной мантии.

Я отпила еще. И еще.

«Хочешь быть принцем? — спрашивала у себя. — Тогда думай как он, поступай как он».

Жидкий огонь распространялся по телу, от горла в стороны, наполняя меня всю, разжигая пьянящее чувство вседозволенности. Казалось, что я пью не алкоголь, а храбрость, глоток за глотком, до самого дна бокала.

— Ваше высочество, — седовласый смотрел выразительно, в его голосе сквозили неприкрытое обвинение и прохлада, — нам бы хотелось поговорить с вами, если вы не против.

Он выразительно посмотрел на бутылку, где еще оставалось немного жидкости, скривил губы.

— Против! — заявила я, хватая за горлышко практически пустую тару. — Обойдетесь без меня. Вас вон… как много, а я всего один у папы. Заберу рыжего с собой и пойду посплю. Как только прояснится что-то, сообщите мне.

— Но… — толстый краснолицый от возмущения даже за медаль схватился и рот открыл, не в силах его закрыть.

— Что?! Вы мне запрещаете? — спросила со смехом.

— Нет, конечно.

— Еще бы.

Я поманила за собой бледного Тина и пошла к выходу, широко расставляя ноги. Пол отчего-то качался, стены тоже стали разъезжаться в разные стороны. А потом случилось и вовсе странное: дверь раздвоилась.

Остановившись посередине, между ними, я задумчиво обернулась и сообщила:

— Вам это не поможет! Я все равно разберусь, какая из них правильная.

И пошла к правой. Перед самым выходом рядом объявился Тин и аккуратно направил меня левее, ловко успев поймать убегающую ручку в виде головы дракона и потянуть на себя.

— Прошу вас, ваше выс-сочество, — парень слегка заикался.

Я кивнула и вышла, продолжая помнить о своей роли. Расправив плечи, шагнула за порог и налево. И снова Тин повернул меня в другую сторону, «напоминая»: «Сюда».

Мы в тишине проследовали к покоям принца, поздоровались со стражником и вошли, после чего я, облокотившись на стену, спросила:

— Ну, как я?

— Вы… даже лучше принца, — пролепетал Тин. — Он, оказывается, еще может удивлять приближенных его величества.

— В хорошем смысле удивлять? — обрадовалась я, пытаясь сконцентрироваться на собеседнике, разъезжавшемся надвое.

— Э-э… Да, — парень улыбнулся и попросил: — Присядьте пока. Я, с вашего позволения, схожу и узнаю, как там… эра Айгари.

— Да! — я закивала, позволяя Тину отвести себя к креслу и усадить в него. — Узнай все и доложи мне. Слушай, а может, я сама?..

— Нет-нет, — испугался он, — лучше не нужно. За вами следят, поэтому прошу, побудьте здесь. Я вернусь — не успеете опомниться.

Парнишка убежал, не дав возразить ему. А я осталась одна наедине с тишиной. Повернув голову, увидела сразу три окна, за которыми стелилась ночь. И сразу вопросы снова «ожили» в голове, не позволяя успокоиться: сколько же сейчас времени? Что же будет, когда король очнется? Почему Геррард вспоминал именно меня, будучи в полубредовом состоянии?..

Улыбка сама появилась на губах, а веки сомкнулись всего на минутку…

* * *

Мой разум вместе с телом погружался в пустоту, превратившись в невесомую снежинку. Плавно кружа и лавируя, эта снежинка летела с неба на голую землю, позабыв о страхах и бедах бренного мира.

От прилива счастья хотелось заливисто смеяться, как никогда в жизни: теперь можно было не таиться ото всех, быть собой.