Других развлечений на тот вечер не было, и на белом экране после рабочих кадров решили показать какой-нибудь фильм. Так устроили кино под открытым небом.
Я стала понимать, что значит, плохая игра Алекса. И как много от нее зависело. Если в живую игра смотрелась сносно, камера не знала фальши. Все было плохо.
Это понимали все. Ведь кругом были люди более опытные, чем я.
Эдвард о чем-то тихо переговаривался с Кевином. Кевин то и дело поднимал голос, но потом отвечал тише, Эдвард терпеливо кивал. Гарольд с фингалом под глазом явился с ослепительной улыбкой. Одна из актрис носила ему холодные компрессы, меняя каждые полчаса.
Гарольда ничему жизнь не учила, и он снова подошел ко мне, пока актриса убежала за новой порцией льда.
— Ого, здорово тебе досталось, — сказала я натянуто.
— На съемках драк такое бывает. Иногда рука проходит мимо. Случайно, разумеется.
— Разумеется, — подхватила я.
Я разумно держалась от Гарольда в шагах трех, хотя и не видела Алекса поблизости, но ну его к черту.
Гарольд настойчиво шагнул ближе.
— Позволь дать тебе совет? — спросил он.
Я кивнула.
— Ирэн, ты хороший сценарист. У тебя большое будущее. Не позволяй другим его разрушить.
— Не понимаю, о чем ты.
Гарольд пожал плечами.
— Твое дело.
Прибежала актриса со льдом. Он обнял ее за талию, и они со смехом отошли в сторону, где сели на шезлонги. Уже давно стемнело, на небе сверкали звезды. Пауза между работой и отдыхом прошла — экран загорелся, начался фильм.
Я сидела сама. Где-то впереди угадывала фигуру и смех Дженни. Потом я посмотрела на Гарольда, тот целовался с актрисой. Тут и там стихали голоса.
Может быть, Эдвард прав. Съемки это особый мир, другой мир со своими законами. Что происходит на съемках, остается на съемках… Но разве я многого прошу? Поговорить со мной хотя бы?
Мне надоело сидеть в темноте и одиночестве. Я поднялась, запиликал телефон, наверное, Дженни пишет, как и вчера, чтобы я немного погуляла, ей нужна комната.
КОРОЛЬ ДРАКОНОВ: «Уже уходишь?»
Впервые с тех пор. Я покрутила головой — но нигде его не видела.
ИРЭН: «Ты и так видишь, зачем спрашиваешь?»
Ответа не последовало. Я собрала вещи в сумку, подсвечивая телефоном. И тогда моих бедер коснулась чья-то рука.
Сердце забилось, как сумасшедшее.
Я ощутила его запах, его неповторимый запах, который я запомнила. Я так давно не чувствовала его рядом. Его рука скользила по бедру под юбкой, вверх и вниз, едва касаясь ягодиц. Он стоял сзади, а я проклинала свое тело, которое реагировало на его прикосновения, однозначно и бесповоротно.
— Снова платье, — сказал он.
— Алекс, поговори со мной… — это звучало жалко.
Он выводил подушечками пальцев восьмерки на моих бедрах, едва касаясь попки. Я вся покрылась мурашками. Дыхание перехватило.
— Может быть… После.
— Сейчас.
Он сжал ладонью мои трусики.
— Сначала ты кончишь. Потом, может быть, поговорим.
— Нет.
Я оправила юбку, перехватила его руку и отняла от себя. Одна моя половина вопила о том, что, женщина, что же ты делаешь, верни его руку на место. Но вторая, рассудительная, здравомыслящая, говорила, что так дело не пойдет. Он привыкнет трахать меня, как ему и когда заблагорассудиться. Пользуется тем, что он для меня — наваждение. Достаточно коснуться, и я уже хочу его.
— Что у нас за отношения? — спросила я.
— Просто секс. Ты против?
— Да.
Я подхватила сумку, которая выпала из рук.
Он перегородил дорогу.
— Что изменилось?
— Это я не понимаю, что изменилось, Алекс. Ты говорил, что не коснешься меня во время съемок. Уже передумал?
— Когда я так говорил… я проверял тебя.
— Не надоело? Есть еще подозрения? Может быть, хоть раз спросишь прямо?
— А ты вот так и признаешься?
— В том, что я нимфоманка?! — рявкнула я.
— Эдвард сказал тебе?! — рявкнул он в ответ.
— А ты говорил об этом с кем-то еще? Спасибо, Алекс. Заботишься о моей репутации, ничего не скажешь.
— Да, забочусь!
— А вот и нет!
Наши лица были близко. Он прижимал меня к своей каменной груди. Бедром я чувствовала его член. Жар его тела передавался мне.
— Если ты не начнешь играть, Алекс, — прошептала я, глядя в его глаза, — моя карьера закончится не начавшись.
— По-твоему, я не играю?
В голосе была боль. Похоже, он понимал, что играет хреново, не выжимает из себя всего, что может. Но ничего с этим не мог поделать.
— Ты можешь лучше.
Он отпустил меня. Я отошла, вцепившись в сумку. Уже развернулась, чтобы уйти, но раздался тихий вопрос:
— Почему ты все усложняешь?
— Потому что я женщина, Алекс.
Так и ушла.
И не сказала главного — мне хватило двух дней, чтобы влюбиться в тебя до одури, Алекс Кейн. Что будет со мной дальше, если я продолжу просто спать с тобой? Мне не стоит и мечтать о твоей любви, это я знаю, но принять это нелегче.
Когда Эдвард просил меня выбрать карьеру, я понимала — я еще смогу написать что-то действительно стоящее, чтобы он ни говорил. Это работа.