Дракон восточного моря. Книга 2. Крепость Теней

Кварги вошли. Снаружи дом выглядел довольно большим, но все же не предназначенным для приема сразу сорока гостей, – однако, когда все оказались внутри, каждый с удобством разместился на свеженарезанном тростнике, и никому не было тесно. Его опорные столбы и потолочные балки были сделаны из узорной бронзы, и на каждом столбе висело по большому золотому кольцу, пылавшему так ярко, что другого освещения и не требовалось. На низких столиках перед каждым появилась чаша, а в ней пиво, и, хотя хозяин все время находился рядом, никто не заметил, когда он успел все это подать. Потом на блюдах появилась жареная свинина, и кварги, уставшие и оголодавшие, с охотой набросились на еду.

Элит подошла и села рядом с Бьярни.

– Так ты воспитывалась у этого человека? – спросил Бьярни. – Моя мать рассказывала, что она тоже воспитывалась не дома, а у некоего Эремона мак Амаргена. Она покинула его дом и вернулась к отцу всего за год до того, как на Клионн пришел какой-то из «морских конунгов» и она попала в плен.

Он задумался: какой-то из вождей, имени которого Дельбхаэм так и не узнала, увез ее из дома, и вот другой такой же вождь стоял на пороге, угрожая пленом и рабством другой дочери Дома Клионн. А ведь Дельбхаэм была в то время такой же наследницей королевской власти Клионна, как сейчас Элит, – Красным Пивом Власти, воплощением богини, и все уладские герои состязались в доблести и подвигах, надеясь привлечь ее благосклонный взгляд. И она, такая красивая, сильная, умная женщина, безусловно, все это заслуживала. Но увы – вместо чести и королевского трона ей досталось место на кухне и в хлеву усадьбы Камберг. Бьярни не хотел, да и при всем желании не смог бы вообразить в таком же положении Элит – ее, живую богиню острова, служанкой, рабыней какого-нибудь… Эрлинга сына Халльгрима или хоть Торгрима бонда из усадьбы Боярышник. Впрочем, Торгрим бонд и не сможет выложить за рабыню целых три марки серебра.

– О чем ты грустишь? – Элит ласково провела ладонью по его щеке. – В этом доме нет грусти и печали, здесь только мир без раздора, справедливость без утесненья и изобилие во всем без изъяна. Здесь обретешь ты счастье и ликование своего сердца.

– Ах если бы! – Бьярни вздохнул. – Никакое ликование мне не суждено, пока жив Торвард конунг. Пока я не отомстил ему за моих братьев и не отогнал его от Зеленых островов настолько далеко, чтобы быть уверенным, что он не вернется. И лучше всего отправить его к Хель – она-то своих гостей не выпускает.

– А кто такая Хель? – Элит удивилась. – Что это за женщина? Она живет так далеко? Или это колдунья?

– Хель? – теперь удивился Бьярни. – Это не женщина, я говорю о хозяйке мира мертвых. Ты забыла? Я же рассказывал тебе.

– Ах да! Тогда пусть. А я подумала, что не годится тебе упоминать других женщин, когда рядом я. Скажи, разве ты можешь думать о других, видя меня рядом с собой?

– О чем ты говоришь? – Бьярни смотрел на нее, удивляясь все больше.

В этом странном доме сама Элит казалась непохожей на себя. В ней что-то неуловимо изменилось: то ли голос звучал как-то по-другому, то ли говорила она как-то иначе, иначе двигалась… И в глазах ее, как всегда прекрасных, появилось какое-то чуждое выражение. Они были полны ласки и обещания, но в то же время смотрели будто бы из недостижимой дали. У Бьярни вдруг появилось ощущение, что перед ним совершенно незнакомое существо – даже более незнакомое, чем в тот день, когда он впервые увидел Элит в бруге Айлестар. Эта девушка была изменчива и неуловима, как тень облаков на воде, волнуемой ветром. А ведь ему уже казалось, что они близки, как брат и сестра, выросшие вместе, что он знает ее… А оказалось, что совсем не знает, и в каждый миг отражение на воде могло перемениться. Да есть ли у нее вообще простая человеческая душа, которую можно узнать?

– Я говорю лишь о том, что вижу в твоих глазах, о том, что чуткий слух мой улавливает в недрах твоей души, – глубоким певучим голосом ответила Элит.

И теперь Бьярни явственно слышал что-то совсем новое в ее речи. Та Элит, которую он знал, могла говорить торжественно или просто, но почти всегда в ней сквозило милое лукавство, составлявшее одну из главных ее прелестей. Сейчас же она была как старинный поминальный камень, вдруг обретший голос.

– Когда взор твой впервые погрузился в глубину моих глаз, сердце твое затрепетало, как зайчонок, схваченный сильной рукой охотника, – продолжала она. Бьярни смотрел в ее сияющие глаза и не мог пошевелиться, скованный струящимся из них волшебством. – И с тех пор не можешь ты не повернуть головы, если прохожу я мимо, не можешь смириться с мыслью, что другому достанутся все сокровища моей любви. Но ты можешь завладеть ими когда пожелаешь. Для тебя – моя красота, к тебе устремляются мои желания, как Клиона стремится к Мананнану Мак Ллиру, соединяя воды прелести своей с волнами его мощи…