Драконам слова не давали! (СИ)

— Пойду, поставлю чайник. Да и перекусить не мешает, — бабуля твёрдой рукой выпроваживает из комнаты Илью и закрывает за моей спиной дверь. Она всегда умела чувствовать такие моменты. Я слышу, как пыхтит, возмущаясь, мой брат. Успокаивающим ручьём, отдаляясь, журчит голос бабушки:

— Пойдём, пойдём, поможешь мне.

— Ника, — делаю шаг вперёд. Она стоит, не шевелясь. Осторожно прикасаюсь к её лицу ладонями. Судорожный вздох. А затем она подаётся мне навстречу, закрывает глаза, и всё становится не важно. Между нами словно молния шарашит — яростная и беспощадная.

Есть только я и она. Её губы. Трепет ресниц. Лёгкое дыхание.

Невесомое прикосновение её рук к моей груди — и я теряю контроль.  Съезжаю с катушек. Целую её. Ненасытно. Страстно. Долго.

Становится невыносимо жарко. Невозможно оторваться. Нет сил остановиться. Мои пальцы путаются в её волосах. Она гладит мои скулы. Дикое желание скручивает тело в узел. Вжимаюсь в неё, хочу стать единым целым. Хочу пить её стоны и всхлипы. Растворяться. Сходить с ума. Терять голову. Кружиться в танце чувственной неги. Дарить себя без остатка получать в подарок её откровенность. Чистоту.

— Дима! — прорывается сквозь рёв бунтующей крови далёкий голос бабушки, — идите пить чай!

На мгновение отрываюсь от Никиных губ. Ловлю её шумный вдох.

— Нас зовут, — говорит она почему-то шёпотом.

— К чёрту! — продолжаю вжиматься в неё и не могу отпустить.

Она мотает головой и пытается отстраниться. Упирается ладошками в мою грудь. Нехотя отпускаю. Ника кидается к двери. Смотрю ей вслед. Её поспешный уход похож на бегство, но, может, это и хорошо. Хоть у кого-то голова осталась на месте.

Считаю до десяти. Пробую успокоиться. Иду в ванную вымыть руки и сполоснуть лицо. Что-то со мной не то. Наверное, вирус в организме до сих пор бродит. Температура, видимо, поднялась.

На кухню вхожу, полностью овладев собой. Ника почти ничего не ест, пьёт чай маленькими глоточками. И почти не поднимает глаз. А если поднимает, то смотрит куда угодно, только не на меня. Впрочем, я и не тяну на себя её внимание. Пусть Илья насладится своим преимуществом.

— Ты видела мой рояль, Ника? — развлекает гостью разговорами бабуля.

— Н-нет, не успела как-то.

— Ты не показал девушке рояль? — сверлит ба Илью взглядом. Брат только руками разводит. Я опускаю лицо вниз. Мне конец, если бабуля заметит мою улыбку. Её рояль — священная корова семьи Драконовых. У нас не принято неправильно дышать на эту тему. Положено только восторгаться и выражать чувство глубокого уважения. Бабулин Бехштейн — член семьи, а не просто инструмент.

— Он не успел, правда, — спешит Ника на помощь моему братцу-разгильдяю. — Я здесь всего второй раз. Вчера попала поздно вечером. Так что…

Бабушка величественно кивает головой, а затем заразительно смеётся. У Ильи её смех. Солнечный и радостный. А раньше я не замечал этого.

— Они думают, я не знаю, как всё семейство тихо ненавидит моего Бехштейна, но ничего не могу с собой поделать: это самая великая ценность, оставшаяся мне в наследство. Ему больше ста лет, он пережил две войны и три реставрации. И, надеюсь, не закончит жизнь на свалке, когда меня не станет.

— Ба! — сердится Илья. Подобные разговоры бабуля любит заводить время от времени.

— Он отказался учиться, — ябедничает она Нике, кивая в сторону брата. — Я пыталась привить ему любовь к прекрасному. Но ни музыка, ни танцы не тронули его каменного сердца.

Илья закатывает глаза и хохочет. Я вижу, как загорается улыбкой Никин взгляд. Они как-то слишком тепло общаются — Ника и мой брат. Душевно. Понимают друг друга с полуслова. И чем дольше наблюдаю я за ними, тем больше портится настроение.

— Пожалуй, мне пора, — разрушаю идиллию семейных посиделок и поднимаюсь из-за стола. — И не засиживайтесь. Кое-кому завтра на работу.

Я бросаю холодный взгляд на Нику, вижу, как сползает улыбка с её лица, и ухожу.

Если б мог, я бы себе пару раз врезал. Вот что я за чурбан такой бездушный? Наверное, во мне слишком много от отца. Того, что я сам в нём терпеть не могу и не прощаю. Того, чему я постоянно противлюсь. Но гены невозможно вынуть и выкинуть. Нельзя переделать.

Я однажды я стану таким же чудовищем: холодным, жёстким, как шкура динозавра, расчётливым. Больно людям я уже научился делать.

Наверное, это первый шаг в пропасть. Возможно, пути назад нет, но в эти минуты я почему-то решаю, что не всё ещё потеряно. Что выход есть. И я не стану ещё одним трофеем гордой фамилии Драконов.

38. Ника

Мне нравилось здесь. В квартире с высокими потолками и старинной мебелью. С эркером и чёрным роялем. И то, что хозяйка дома приняла меня безоговорочно, без лишних расспросов, подкупало.

— Музыка — лучшее лекарство, — заявила эта удивительная женщина, как только выпроводила Драконова-среднего за дверь. Она завела меня в большую комнату, усадила на потёртый кожаный диван, укрыла клетчатым мягким пледом и торжественно уселась на крутящийся стульчик, как на трон.