Драконьи грезы радужного цвета (СИ)

Веровек Палтусович удивил и себя и, тем более, барона, отказавшись занять предлагаемые ему апартаменты. А все почему? Да, потому что это шут виноват. Да-да, именно он. Это надо же было всю дорогу выставлять его перед лекарем полным дураком. И хоть Веровек понимал, что обвинять Шельма во всех своих напастях все же не стоит, но он злился, и, как следствие, искал виноватых. Шельм для таких обвинений подходил куда больше, кого бы то ни было. Действительно, не Ставраса же ему обвинять. Конечно можно, но это, однозначно, было бы чревато, поэтому королевич выбрал менее опасную для себя мишень. И все равно не смог спокойно спать в чистой, мягкой постели, когда шут ушел греть собственным телом маленького дракончика. Он, правда, попытался, вошел в комнату, постоял перед огромной, застеленной свежим бельем кроватью и не выдержал. Махнул рукой, коротко чертыхнулся, краснея ушами, и отправился в Драконий Дом, на пути повстречав хозяина замка и предупредив, что идет спать к дракончику. Тот удивился, но отговаривать не стал.

А в Драконьем Доме Веровек обнаружил Шельма, прижимавшего к себе мордочку малыша. Хорошенького, с бронзовой чешуей и маленькими крылышками, которые еще не скоро смогут поднять дракончика в воздух.

Посмотрев на эту маленькую идиллию, Веровек еще раз тяжко вздохнул и улегся с другой стороны малыша, обнимая со спины. Шкурка у дракончика была, как не странно, ни скользкой и холодной, а теплой и даже мягкой на ощупь. И хоть Веровек уже не раз видел драконов, но все они были половозрелыми особями: огромные, величественные, всесильные. Тут же он столкнулся с чем-то настолько хрупким, что ощутил, как непроизвольно сжимается сердце, когда, приложив ухо к боку драконыша, услышал, как бьется где-то там, внутри, еще маленькое, не многим больше человеческого, сердце. К горлу подкатил ком. Как можно обрекать это маленькое чудо на верную смерть, крадя и продавая яйца, как? Веровек не знал, но про себя пообещал всем и вся, что как будущий король будет бороться с такими вот злодеяниями, направленными против малышей-дракончиков, и с этими мыслями, наполненными мечтами о будущих победах на королевском поприще, он и уснул.

Шельму снился сон, но такой реальный, что казался явью. Но все равно, где-то на краю сознания маленьким маячком мерцала мысль, что это все же сон, но очень уж странный. Нет, не пугающий. Напротив, светлый, воздушный, с запахом свежескошенной травы и чабреца. Вкусно и так, как бывает лишь в поле, не возделанном, крестьянском, а просто в широком поле, которое язык не поворачивается назвать лугом. Шут покрутился на месте, подставляя лицо ласковому солнцу, и услышал тихое журчание. Пошел на звук. И спустился к небольшой речке, узкой, почти ручейку.

На небольшом выступе росла миниатюрная, кособокая березка и в её корнях спала девочка. С бронзовыми волосами, заплетенными в довольно кривенькую косичку. На вид ребенку было лет пять-шесть, но Шельм, вовремя вспомнив, что это все же сон, одернул себя, мысленно приказав не верить глазам, все могло оказаться вовсе не таким, каким выглядело на первый взгляд. Когда он подошел ближе, девочка открыла глаза, огромные, зеленые, но с вертикальными зрачками и подняла голову, смотря прямо на него.

— Здравствуй, — как можно мягче произнес Шельм и протянул девочке руку, та приняла и поднялась на ноги.

— Здравствуй, — голос не был воплощен в звук, лишь в мысль, шут ощущал его звучание в голове, но прекрасно осознавал, что не слышит ушами.

— Ты скажешь мне свое имя?

— Его у меня нет. Но даже если бы и было, тебе не скажу.

— Почему?

— Потому что я хочу сказать его Эрнсту.

— Эрнст — твой друг?

— Да. Единственный друг, самый близкий и такой… такой далекий.

— Далекий? Но он же здесь, в замке.

— Но он никогда не подходит, лишь смотрит издали, и никогда не говорит, и даже не слушает, когда я кричу, когда зову его… — в драконьих глазах девочки появились слезы, шут замер, не зная, чем помочь, что сказать малышке, пусть не человеческому, но ребенку, беззащитному, беспомощному. И тогда до него дошло.

Солнце померкло, перед глазами промелькнули неясные тени, тепло детской ладошки в руке истаяло, словно дым. И шут распахнул глаза, проснувшись.

С другой стороны дракончика раздавалось мерное похрапывание, а поверх мягкого, не успевшего еще затвердеть, спинного гребня лежала рука с пухлыми пальцами и приметным, фамильным кольцом королевского рода Драконьей страны. "Надо же, все же пришел", пронеслось в голове у Ландышфуки, но тут он вспомнил свой сон, и резко вскочил на ноги. В глазах на мгновение потемнело, он пошатнулся, затряс головой, и зрение прояснилось.

— Веровек! — позвал он довольно громко. Тот вскинулся так, словно, его кольнул кто, но увидел над собой шута, и снова откинулся на душистую охапку сена.

— Уф! Ты чего меня пугаешь?

— Я, кажется, понял, что с ней произошло, — взволнованно зачастил Шельм, не обращая никакого внимание на возмущение королевича. — Присмотри тут за ней, а я за Ставрасом, — и сразу же метнулся к выходу.