Драконьи грезы радужного цвета (СИ)

Ставрас замахал крыльями чаще и, правда, завис в одной точке, приняв в воздухе почти вертикальное положение. Но Шельм ничего этого не видел, даже не чувствовал мощные потоки прирученного крыльями дракона ветра, удерживающего обоих в воздухе.

Он сконцентрировался, проникая из мира настоящего, обычного, в мир человеческих сознаний. Сумеречный, блеклый, призрачный. Окружающее пространство — лишь пустота, и разноцветными пятнами люди. Бестелесные, лишь сознания и биения сердец мерцанием, как призраки, но вовсе не мертвые, все до одного живые. А потом, с кончиков пальцев сорвались полупрозрачные нити и куклы с матрицами кукольника, превратились в марионеток марионеточника. Так просто. Правда, пробыли ими не долго. Нити все еще остались в их душах, но обвисшие, приспущенные. Шельм выдохнул сквозь зубы. Он слишком давно не пользовался даром, который искренне считал своим личным, персональным проклятием, поэтому перед глазами все поплыло. Но он лишь сильнее вцепился в мощную драконью шею, почти полностью ложась на бронзового дракона под собой.

"Почему ты оставил нити в них?", с трудом прорвался в сознание вопрос Ставраса.

Шельм поборол головокружение и легкую тошноту и все же ответил:

"Чтобы он не смог наложить на них повторные матрицы, надеюсь, баронесса все поймет правильно и этих комбинаторов схватят до того, как они еще кого-нибудь заклишируют".

"Так давай спустимся и посмотрим, как у них успехи".

"Давай", выпрямляясь на его спине и расправляя плечи, отозвался шут, но именно в этот момент откуда-то снизу, словно камень, пущенный из катапульты, взметнулась странная птица.

Ставрас не успел сориентироваться, а Шельм хоть и понял, что это вовсе не птица, а магия, которой придали её форму, враждебная магия, отразить её не сумел, сил не осталось. Он смог лишь немного увернуться, и удар пришелся не в грудь, а в плечо.

"Шельм!", раздался в голове пронзительный окрик.

"Все… нормально…", последнее, что успел подумать шут, в тщетной попытке успокоить взволнованного Ставраса и провалился в темноту.

— Век, да, Век же! — Роксолана тормошила разоспавшегося королевича, как могла.

— А? Что? — хрипло пробурчал тот, все же не просыпаясь.

— Вставай! — скомандовала цыганка. — Ставрас передал Дирлин, что нам следует вернуться в город и проследить, чтобы поймали трех злодеев.

— Какие злодеи? Какой город? — садясь и протирая лицо ладонями, пробормотал Веровек.

— Ты еще спроси, какой Ставрас, — фыркнула Рокси и отвесила ему не сильный, но довольно обидный подзатыльник. — Вставай уже. Собираем наши вещи и летим.

— Постой, а как же лошади?

— А за лошадьми и вещами лекаря присмотрит Шелест, — вместо цыганки ответила Дирлин, повернув к нему бронзовую драконью морду.

Веровек моргнул, тяжело вздохнул и поднялся на ноги. Ему не нравилось, что лекарь так распоряжается его жизнью, словно он смерд какой дрожащий, но выбора особого не было, ведь на лице Рокси отчетливо было написано, если он сейчас начнет возмущаться, то останется с лошадьми, а она все равно улетит. Поэтому он быстро привел себя в порядок, побрызгал на лицо водой из фляги и подошел к уже ожидающему его дракону с юной наездницей на спине.

— Хватайся! — весело позвала Роксолана, протягивая ему руку.

Веровек пожал плечами и схватился. Дирлин повернула голову и подсадила его, потому что вряд ли с их разницей в весе у Рокси получилось бы втащить неуклюжего толстяка на драконью спину. Веровек оказался сидящим позади нее. И явно столкнулся со сложной дилеммой: а куда, собственно, девать руки.

— Да, за талию ухватись! — расхохоталась Роксолана, услышав от наблюдательной Дирлин, что именно ввергло их спутника в замешательство.

Королевич смутился, но подчинился. Сжимая руки у нее на талии бережно и осторожно. Отчего-то казалось, сдави он их чуть сильней и с легкостью переломит девичью фигурку.

— Сильнее! — уже раздраженно бросила цыганка, в глубине души растроганная его осторожностью, и сама схватила его за запястья, вынуждая схватиться за нее.

Веровек почти с грустью выдохнул куда-то ей в затылок и подчинился. С такими напористыми девушками как Рокси, он всегда терялся. Точнее, он с любыми девушками терялся, но с Роксоланой просто не знал, как себя вести. И если раньше, во дворце, можно было выкрутиться, напустив на себя важный вид, и со снисхождением смотреть на всех барышень, то с Рокси так изначально не получалось, и это не только смущало, но и вынуждало чувствовать себя неуютно.

А еще она ему очень сильно нравилась. С самого начала. Кажется, даже тогда, когда, приставив нож к горлу, выспрашивала, один ли он путешествует по цыганским землям или со спутниками и в чем цель их путешествия, а потом заталкивала в кусты, увидев, что в их сторону скачут всадники. Даже тогда она ему нравилась. И очень сильно.