Драконьи грезы радужного цвета (СИ)

— Все еще видит? — прошептал масочник, уткнувшись в тарелку. — Но позволил родиться Вольто.

— Я не знаю, — так же шепотом ответил Ставрас. — Возможно, уже нет. Но кто скажет наверняка?

— Мы пойдем с вами, — заполнил повисшую паузу голос кузнеца.

— Уверен? — уточнил лекарь.

Тот кивнул.

— Раз уж Гиня дал мальчишке клятву, я поддержу его. Заодно покажем, что нашли.

— И что же?

— Гнезда драконов.

— С яйцами?

— Да.

— Но без драконов?

— Откуда ты…

— Это мертвые гнезда. Драконы никогда не вернутся к ним. Я просто собираю их в одном месте, чтобы не валялись, словно обычные камни. Там целая огромная поляна усеяна драконьими яйцами, но дети из них уже никогда не вылупятся.

— Но почему?! — воскликнул Шельм и остальные молчаливо его поддержали.

Ставрас тяжело вздохнул, внимательно посмотрел на Михея, словно решая, стоит ли рассказывать о таком при драконоборце, но тот ответил решительным и твердым взглядом, показывая, что если ему так принципиально, то он может и выйти, хоть недоверие и обидит его. Но лекарь отрицательно покачал головой и все же ответил при всех.

— Драконихи не высиживают яйца, лишь откладывают их и улетают. Выращивать детей вменяется драконам, но и они не всегда, точнее довольно часто, безразлично относятся к своему будущему потомству. Тогда кладка остается без присмотра и медленно умирает. Хорошо, если из такой кладки каким-то чудом удастся вылупиться одному, двум, чаще никому. Да и те, которые все же вылупляются, не всегда выживают в горах, в одиночестве.

— Но это же ужасно! — неверяще пробормотал Шельм. — Почему они это делают? Они же не звери, они разумны.

— Эгоисты, — бросил в сторону Ставрас. — Кому охота возиться с детьми, когда можно куда интереснее провести время и без них? Поэтому наш племя вымирало, когда Август пришел меня убивать. А я только-только заменил тогда прошлого Радужного и ломал голову, что же делать, как не дать драконам самим себя уничтожить. А тут он, и я подумал о человеческих детях. Вы, в большинстве своем, никогда их не бросаете. Ваши матери за жизнь своего ребенка могут вытворить такое, что никогда бы не смогли, не будь они в тот момент в ответе за судьбу своего потомства. Ваши мужчины готовы драться в десять, в тысячу раз яростнее, сметая всех и вся на своем пути, даже тех, кто заведомо сильнее, если знают, что за их спинами женщины и дети, потомство, семья. Магию запечатления подарил нам сам мир, но к людям драконов вывели мы с Августом. Дракон, запечатленный на человека, всегда заботится о своем потомстве, взращивает, воспитывает, любит. Точно так же, как человек, — договорив до конца, Ставрас замолчал.

Молчали и все присутствующие. А потом тишину нарушил Гиня.

— Знаете, по-моему, на этот день выпало слишком много откровений. Может быть, перенесем остальные хотя бы на завтра?

— На послезавтра, — уточнил лекарь. — Мы отбывает к горам послезавтра. Пройдем быстрым маршем, не заворачивая больше никуда. Это займет где-то неделю, может быть, полторы. Если все еще собираетесь идти с нами, завтра вам надо успеть разобраться со всеми делами, и было бы неплохо оставить кого-то вместо себя. У тебя, я слышал, помощник есть?

— И про матрицу, что в нем, наверное, уже слышал? — взглянув на Ландышфуки, поинтересовался Гиацинт.

— Слышал. И что, если бы не ты, так и быть бы ему всю жизнь деревенским дурачком и угукать до старости, аки младенец.

— Я читал, что Вольто может видеть многое, но не думал, что настолько.

— У меня случайно получилось, — все же решил пояснить Шельм, посчитав, что кто-кто, а Гиня имеет право знать, да и Ставрас заодно. — Я, когда к вам шел, он мне встретился. Потому я и Маришку отослал, думал, мало ли что. А когда топал уже обратно, опять с ним столкнулся и на этот раз решил посмотреть повнимательней. Сам не думал, что получится заглянуть под матрицу.

— Кстати, — словно о чем-то вспомнив, начал Ставрас, — а она тоже временная или как?

— Временная? — изумился Гиацинт и на вопросительный взгляд лекаря пояснил: — Не бывает временных матриц, если они накладываются, то уже все. Не снимешь.

— Шельм? — протянул лекарь.

Шут отвернулся и как-то даже сжался.

— Шельм? — в тон лекарю протянул Гиацинт.

— Для меня они все временные… кажется.

— Что?

— В Дабен-Дабене он попросил, чтобы я поднял его над городом и сорвал матрицы со всех, кого успел превратить в кукол Лютик, — обронил Ставрас, словно между прочим.

— Сорвал? — резко севшим голосом уточнил Гиня.

— Да.

— И… и сколько их было?

— Не знаю. Шельм?

— Тридцать четыре человека и восемь собак.

— Боги Масок, это невозможно, — пробормотал Гиацинт во все глаза глядя на голубоволосого мальчишку.

— Я не хотел, чтобы они были куклами. Не хотел, чтобы больше не жили, а лишь номинально существовали.

— Понятно, — поддержал его Гиацинт и встал из-за стола. За ним поднялся и Муравьед. — Ты присмотри за ним, — обратился масочник к Ставрасу. — Если он маску первый раз сегодня показывал, через пару часов может начаться откат и тогда ему придется несладко.

— Присмотрю.