Драконья кровь

– Эти девочки – его произведения искусства, то, чем он желает поделиться. Не с полицией, но со всеми. Остальное вторично. А вот здесь… – Она вытащила снимок головы на блюде. – Здесь я вижу вызов. Приглашение к игре. Чучельник не стал бы возиться с тем, что не вписывалось в его представления о прекрасном, а это – не вписывалось.

И руки тоже. Чьи – установить не удалось. Пока числились в базе улик под номером.

– Он дразнит нас. Он показывает, что лучше нас. Умнее. Быстрее. Ловчее. И розы – это демонстрация силы. И умений. Он хвастается. А еще… – Милдред зажмурилась, пытаясь успокоить срывающееся сердце. – Я кое-что вспомнила… то есть я думаю, что это память, но вынуждена предупредить, что ни один суд не примет эти воспоминания в качестве доказательства. Слишком давно все было, травма опять же.

– Насрать на суд. – Лука обнял ее и сдавил так, что ребра заныли, правда, тотчас отпустил. – Ты как?

– Жива, как видишь. И голова работать стала. Тогда, много лет тому, Чучельник действовал не один. У него был кто-то, кто помогал. Кто-то, кто перетащил разбитую машину на трассу. Кто выкинул меня рядом. Кто-то, кто позаботился убрать лишние следы. И отправил шерифа. Или… он сам отправился. Бритва Оккама. К чему плодить сущности? Он меня узнал, а значит, возможно, видел тогда, а не снимки в газетах. Про меня писали лишь в одной, и то мельком. Всех интересовал Чучельник и его жертвы. Я знаю. Я собрала все вырезки. Потом. Позже.

Собирать тот альбом начала еще тетушка, которой казалось, что именно так она помогает следствию.

– То есть шериф?

– Не знаю, – вынуждена была сказать Милдред. – По возрасту подходит. И… Эшби были в этом замешаны.

– Розы?

И розы. И безумие Лукреции Эшби, за которым виделась очередная тайна.

Сгоревшая мастерская. Драконы. Дети. Весь этот нелепый городок, упрямо хранивший свои секреты. Сапфировая подвеска и очередная пропавшая женщина, пусть и мошенница, но все же. Вихо Саммерс. Его сестра, которая умеет говорить с драконами. И обожает Ника Эшби, о чем знает весь город, но уже не смеется даже, потому что такая слепая любовь пугает.

– Их было двое. Как минимум двое. И раньше Чучельник сдерживал своего… помощника? Ученика? Я не думаю, что тот был менее азартен. Но он и не пытался заигрывать с полицией. А теперь вдруг совсем иная модель поведения, словно роли поменялись. И я пока не понимаю, в чем причина. Чучельник не уступил бы лидерство. Он перфекционист, а значит, склонен контролировать всё. И всех. И почему тогда он вдруг позволил тому, другому, начать собственную игру? Не понимаю.

Милдред замолчала.

Лука тоже молчал. Он брал один снимок за другим. Подносил к самому носу, близоруко щурился – вот упрямец, носил бы свои очки, никто бы и слова не сказал, но нет же – и откладывал, чтобы взять следующий.

Потом поднялся. Подал руку и сказал:

– Идем, я хочу тебе кое-что показать.

Глава 16

Лука прежде не отличался особой чувствительностью. Напротив, Милли не раз упрекала его в холодности и равнодушии, в неспособности сопереживать, и была права.

А тут… Сказать надо что-то. Утешить. Успокоить. Но он совершенно не умеет успокаивать женщин, особенно таких, которые взрослые и самостоятельные, привыкшие к одиночеству и, может, слишком уж привыкшие к нему, чтобы впускать в свою жизнь еще кого-то.

И поэтому Лука пересматривал снимки.

Он видел их не один раз, пусть тогда, пятнадцать лет тому, и был лишь младшим агентом, чья роль сводилась к беседам с местными да собиранию сплетен. Но снимки видел. И после. И перед вылетом.

Видел, да только, как оказалось, был слеп. Что его царапнуло? Желтое платье? Яркая ткань в белый горох. Кружевной воротничок. Поясок.

И память, которая услужливо подсказала, что совсем недавно Лука видел похожее платье. А потом подсказала, где именно видел.

Он даже моргнул от удивления. Мысленно обозвал себя идиотом. Встал и протянул руку Милдред. А она приняла.

В доме было сумрачно и тихо.

Куда все… да… людей много, но половина работает в хижине, куда девчонке не стоит возвращаться, а вторая – в мотеле. Пара охраняет Джонни, четверка контролирует усадьбу Эшби, но дом слишком велик, чтобы четыре человека как-то ему помешали. Еще с полдюжины в саду.

Сквозь приоткрытое окно тянет холодом. А мысли вялые какие-то. Пальцы Милдред сжимают руку, успокаивая, и Лука сбавляет шаг. Вот что за привычка строить дома, в которых недолго и заблудиться? Идешь, идешь, а хрен придешь. Главное, что никогда-то он не испытывал проблем с ориентацией на местности, а теперь ощущение, будто заблудился.

Но нет. Вот тот самый коридор. И дверь, которая приоткрыта.

Сердце кольнуло. А ну как почудилось? Бывает и такое, но… дверь отворилась беззвучно, и Лука вошел первым. Потом, позже, он вспомнит про этикеты и прочие глупости, а сейчас он вошел первым и вдохнул запах застоявшегося воздуха.

Комнату давненько не проветривали.