Драконья кровь

Это и в самом деле был прежний принц, мой страшный Чингисхан. Он похудел и заметно осунулся, спал с лица, его некогда роскошные ухоженные усы были обкусаны и торчали как у злого кота, его одежда – та самая, в которой он некогда покинул замок, – была грязна и оборвана, в ней с трудом угадывалась парча и шелк. Он был небрит, грубая щетина какими-то неряшливыми пятнами украшала его щеки, а глаза его под полями соломенной драной шляпы были мутны и тупы. Он был просто пьян.

– Та-ак, – с ухмылкой произнес он, когда Черный поравнялся с ним. – Неужели это смелый принц Зед?

Черный, смерив его с головы до ног, презрительно задрал нос. Было видно, что, хоть Чи и улыбался, ему стоило невероятных усилий смотреть вверх – его крепко штормило и голова, верно, раскалывалась с похмелья.

– Да, ты смело начал, – продолжал Чи, и непонятно было, что сквозило в его голосе – странная издевка или простая зависть, – эта победа над людоедами, такой смелый поступок!

– И что же тогда тебя смешит, Чи? – гордо спросил Черный, игнорируя странную веселость бывшего принца. Тот мгновенно озлился, его усы встопорщились, а нездоровые желтоватые глаза разгорелись злобным огнем.

– Что смешит меня, спрашиваешь ты? – произнес он. – Что смешит? Твое раболепие, щенок! Твоя скотская преданность! И твоя непомерная глупость! На что ты готов, чтобы выслужиться, а? Куда ты готов сунуть свою тупую голову, чтобы доказать свою преданность Дракону? Ты везучий, щенок… Только так я могу объяснить то, что ты сейчас жив. Потому что невозможно одной только силой победить людоеда! Ты думаешь, я не хотел..? Ты думаешь, я не пытался!? Я сторожил этих тварей, я их выслеживал, но они не желали появляться из своего логова! Кто же знал, что им наорги помогали…

Черный молча выслушал эту странную, полную горечи и зависти исповедь человека, пытающегося и унизить его, и жалко доказать свое превосходство над соперником.

– Я ничего не думаю о тебе, – так же холодно произнес Черный. – Успокойся, человек! Я вижу, ты болен, у тебя жар. Тебе вредны волнения. Возьми, – он кинул монету, и Чи, к моему удивлению, ловко её поймал. Не погнушался… – Сходи к лекарю.

Чи ловко упрятал монету в карман и осклабился.

– Я схожу, – напыщенно произнес он. – Да, ты прав. Я болен. И только поэтому я не стану сейчас и теперь бить тебя. Но когда здоровье и силы вернутся ко мне..!

Черный не стал дослушивать угроз, что изрыгал этот странный человек, и двинул дальше.

Не о чем было говорить с этой развалиной.

Далее наш путь полегал к городской тюрьме. Черный хотел найти наших наоргов – и он найдет их. Мы с утра разузнали об их судьбе у распорядителя дворца, который всегда все знал (это было частью его обязанностей), и он сказал, что их примерно посекли и выпустили прочь, отказав, правда, в ночлеге.

– Так что, – беспечно размышлял Зед, – они, скорее всего, ночуют в пристанище для нищих. После хорошей порки не думаю, что они скоро смогут отправиться в путь. Значит, и убраться прочь они не успели.

Домики для нищих, смастеренные на скорую руку из озерного тростника и кое-как сколоченные из досок, окружали тюрьму своеобразным забором, отдаленно напоминая мальчишечью крепость. Конечно, жилье это было никчемное, но для тех, кто выходил из тюрьмы, и кому податься было некуда, на первое время годилось и это. Дощатые стены защищали от ветра, тростниковые крыши – от дождя, а во дворе тюрьмы, еще больше довершая сходство с игрушечной крепостью, постоянно горели костры, где можно было сварить себе какую-нибудь еду.

Наорги занимали крайний угловой домик. Он был прочнее прочих, и в нем имелась недурная кровать, где несчастные, охая и стеная, лежали на животах.

Пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, Черный вошел в их жилище. Надо сказать, что наорги вызвали сочувствие у меня одного – Черный едва не рассмеялся, и благоразумно отвернулся от поверженных наоргов, пряча улыбку и делая вид, что зачем-то рассматривает потолок хижины. Не знаю, что его так насмешило. Возможно, голые волосатые задницы страдальцев, лежащих с задранными до подмышек белыми тюремными рубахами.

– Что тебе нужно?! – зло прошипел наорг. С удивлением я узнал в нем безъязыкого. Видно, этот плут исхитрился вывернуть язык так, что ему отхватили самый его кончик. Неприятно, но зато речи он не лишился. Говорил он, конечно, плоховато, с трудом ворочая своим обрубком, но при известном усилии его можно было понять.

Черный, изящно откинув плащ, уселся на грубый табурет.

– Ну, ну, не сердись так, Безъязыкий, – ответил он, уже не скрывая свою веселость. Наорг даже побагровел от злости. – Отчего ты такой злопамятный?

– Злопамятный?! – прошипел наорг. – Я – злопамятный?! Ты, верно, очень глуп, господин, или очень жесток, а может, и то и другое вместе, если после всего, что я пережил, приходишь посмотреть на мои мучения, да еще и называешь меня безъязыким, и при том ожидаешь, что я не буду злиться!

Черный и бровью не повел.

– Как забавно ты говоришь, – произнес он, издеваясь. – Тебя людоед этому научил?

Наорг зарычал от злобы, комкая простыню.