Драконья любовь, или Дело полумертвой царевны

– Да нет, в… этой… в средней. Зовут его Володька Сорокин. Он после школы, прикинь, в университет поступил, в московский, теперь журналистом работает. Представляешь, он меня лет шесть назад из жуткой передряги вытащил… Ну я тебе об этом потом расскажу…

Тут я понял, что сбился с мысли и начал сначала:

– Так вот, дружок у меня есть…

– Ты уже говорил, – скалит зубы Колян, – Володькой Сорокиным зовут.

– Ну! – Подтверждаю я. – У меня сейчас как раз отпуск двухнедельный, так я в Выселки подался, отдохнуть от все этой городской кутерьмы, а самое главное, подальше от нашего полковника, от Быкова Василь Василича… ну, ты его не знаешь, я тебе потом расскажу. Так вот, сидим мы это дней… наверное, пять назад с ребятами, выпиваем, естественно, и вдруг оказывается, что выпивка кончилась. Егорка горбатый, ну, ты его знаешь, он механизатором сейчас в «Заветах Ильича» работает, сбегал к Клавке, ну, к той самой, что за тобой бегала, когда ты на Людку заглядывался – во мы с ребятами тогда животы надрывали, на вас троих глядючи!..

Я было засмеялся, а Колян жестко так говорит:

– Ты от темы не отвлекайся… не отвлекайся! При чем здесь дружок-то твой?!

– А, ну, да! Так вот, оказалось, что и у Клавки все пойло вышло. Тогда я решил в Руднево смотаться, в магазин, думал, успею как раз на утренний автобус. И рванул к остановке, ну… к Гнилому переезду! И уж почти у самого переезда встречаю Сороку… ну, Сорокина Володьку! И сам удивился – что ему понадобилось в наших местах? А он мне и говорит, что шагает, как раз, с автобуса в Лосиху к бабке Варваре! Я, конечно, спрашиваю, зачем он к этой старой ведьме направляется, а он отвечает, что, представляешь, Людмилу ищет!! А?!! Она, мол, у бабки, у своей, была и после этого заболела и в больницу попала. Только из больницы она сбежал, и он решил, что побежала она именно к своей бабке!

Я замолчал, и смотрю, морда у Коляна жесткая стала, словно ее из дубового чурбака вырубили, и желваками так двигает, как будто недоваренную конину жует!

– И что дальше?.. – Спрашивает.

– Ну что дальше, – говорю, – на автобус я все равно опоздал, вот и решил Сороку до Лосихи проводить. Места наши он не знает, заплутает, думаю, где. Пошли мы тропочкой, ну ты знаешь, какой, а она аккурат по Чертовой поляне проходит. Я, конечно, краем, подальше от сучка прошел, оборачиваюсь и вижу, что Сорока уже у самого этого бревна отирается!! Я ему кричу, нельзя, мол, туда ходить, а он, морда университетская, «а почему», «да в чем дело»!..

Пришлось мне подойти к нему, рассказать про этот наш чертов сучок. Ну, вроде бы, все объяснил, и он все понял, хотя и не поверил! Короче, я уже назад повернул и вижу у него из кармана игрушка такая маленькая падает в траву и прям к сучку покатилась! Он прыг за этой игрушкой, я за ним!.. И вот мы здесь… у вас…

Я замолчал, махнул еще рюмочку, а потом мне в голову вдруг мысль пришла… странная:

– Только вот я чего не пойму… Ты сказал, что язык местный учил сколько-то там месяцев, а мы с Сорокой ничего не учили… Мы, знаешь, как-то сразу стали все понимать! И с местными говорить!..

– Вот как?.. – Задумчиво протянул Колян, помолчал немного, словно что-то прикидывая, а потом спрашивает:

– Значит вы так вдвоем сюда и притопали?..

– Почему вдвоем?.. – Удивился я. – Втроем. К нам по дороге, еще в том лесу, куда нас выкинуло, мужик один местный прибился. Володьшей зовут.

– Володьшей, – повторил Колька без всякого интереса, – любопытно, кто такой?..

– А, – говорю, – так, балалаечник! Балалайка у него такая… здоровенная, так он на ней знатно наяривает. Вполне может на свадьбах играть.

– Может или… играет?.. – С усмешкой интересуется Колян, и чую я, смешно ему меня слушать.

– Да нет, не играет он нигде. Раньше он в каком-то вашем… этом… ну… лабазе, что ль…

– В приказе… – Подсказывает Колян.

– Точно, в приказе работал. Специальность у него еще редкая была… Щупач… Нюхач…

– Шептун?.. – Спрашивает Рыжик, и смотрю интерес у него к Володьше проснулся.

– Точно – Шептун! А вот что и кому он шептал, сказать не могу. Хотя, правда, раз видел, как он раз с медведем шептался, а потом в пятак ему знатно засмолил, чтобы, значит, слушался, зверюга!

– Вот, значит как… Шептун!.. – Протянул Колян задумчиво, а потом бодренько так спрашивает, – А зачем, собственно говоря, этот твой… Сорока стал Людмилу разыскивать?! Я еще понимаю, милиция этим занялась, а то вдруг журналист какой-то?!

– Ну, вообще-то, Володька занимается как раз всякими криминальными делами, так что это и его дело. Но только здесь… в смысле, в этом случае, я понял так, что… ну, Сорока сам проговорился… Любит, в общем, он Людмилу… И, видать, сильно любит…

Я хотел рассказать Коляну, как мы добирались до этого города, и что Володька на этом пути вытворял, только он меня перебил:

– Вот как?! Любит?! Надо же?! И давно у них эта… любовь?!!

Я пожал плечами и подумал было отделаться от этого вопроса незнанием – не люблю я чужие проблемы обсуждать, но вдруг, неожиданно для себя ответил:

– Знаешь, Колян, я точно не знаю, но мне показалось, они и знакомы-то совсем недавно!