Я открыл глаза и понял, что лежу на кровати поверх покрывала, что на мне кровавые доспехи, и их забрало опущено, словно перед поединком, и только оружие сложено рядом, на ковре, покрывавшем пол. С трудом сгибая ноги и поворачивая тело, я соскользнул с кровати и выпрямился перед окном, за которым в серых рассветных сумерках лежал серый истоптанный двор усадьбы. И брошенная коляска даны Хольны, уложив оглобли на серую землю, проступала сквозь утренний туман. Рядом с коляской, похожая на кучу промокшего в тумане тряпья, лежала старуха-камеристка, а в двух шагах от нее раскинул руки сотник коричневых гвардейцев сияющей даны… И черная стрела торчала из его лба, словно знак ударения…
Я тряхнул головой и отвернулся от окна. Мне пора было уезжать из этого негостеприимного дома, в котором за последние двое суток приняли смерть почти все мои враги… все, до которых я смог дотянуться!
Подняв оружие и разместив его в ножнах, я шагнул к двери, и она распахнулась мне навстречу. На пороге комнаты возник вольный дан Хорлох.
– Господин сияющий дан, ваш завтрак готов… – проговорил он своим спокойным деловым голосом. Ночь прошла без происшествий, Хват дежурит, Дуля отдыхает…
Я, выслушав этот короткий доклад, кивнул и негромко произнес:
– Ну что ж, сотник, пойдем завтракать.
На это раз стол а малой трапезной был накрыт на одну персону, и я не стал настаивать, чтобы сотник завтракал со мной. Прошедшая ночь, каким-то странным образом отделила меня от моих людей… Поставила над ними!.. Я не знал, каким образом это произошло, но я это чувствовал.
Завтрак мой был скромен и недолог. Съев два сваренных вкрутую яйца и ломтик ветчины с куском лепешки, я запил все это бокалом легкого вина и вытер губы положенной рядом с тарелкой салфеткой. Затем, встав из-за стола и направившись к выходу из дома, я проговорил, не поворачиваясь к дану Хорлоху: – Следуйте за мной!..
Мы вышли во двор. Я остановился возле крыльца, посмотрел на закрытые ворота, потом поднял взгляд к затянутому тучами небу и только после этого заговорил:
– Вольный дан Хорлох, сотник черных извергов, сегодня я возвращаюсь в Трольи горы.
Я поднял руку, останавливая готовый сорваться с губ сотника вопрос, а может быть возражение, и напористо повторил:
– Да, я возвращаюсь в Трольи горы, потому что не закончил там своих дел. А для вас у меня есть последнее задание или, если хотите… просьба. Вы вместе с Дулей и Хватом останетесь в этой усадьбе и будете стеречь пленников. Через три-четыре дня, а если сочтете нужным и раньше, вы направите одного из черных извергов в летнюю резиденцию высшего дана с донесением обо всем, что здесь произошло. Вы отдадите сияющую дану Хольну и ее гвардейцев на суд высшего дана Высокого данства и будете моими свидетелями на этом суде!
Внимательно посмотрев сотнику в лицо, я спросил:
– Вы все поняли?!
– Да господин сияющий дан, – кивнул тот, и поинтересовался, – а что мне делать с вольным кхметом Скрыгой и его товарищами?..
– Если они вам не нужны, отпустите их домой, в Гольц.
– Понял, господин сияющий дан.
Я снова поднял лицо к небу.
– Ну что ж, тогда прощайте, сотник… Удачи вам…
– И вам, господин сияющий дан, удачи…
Я повернулся и направился за главное здание усадьбы, во внутренний двор, к конюшням.
Пурпурная Дымка, словно зная о предстоящем отъезде, дожидалась меня. Я поднялся в седло, и моя магическая лошадка двинулась в сторону главных ворот усадьбы. Когда я выехал из-за угла главного здания, дан Хорлох уже распахнул одну створку ворот и дожидался около нее моего отъезда. Проезжая мимо сотника, я еще раз кивнул ему, и он не удержавшись, пробормотал мне в спину:
– Может быть господин сияющий дан возьмет с собой хотя бы Хвата?.. Мы вдвоем вполне справимся с вашим поручением!..
– Нет, вольный дан, там, куда я направляюсь, черный изверг Хват, вряд ли поможет мне, а вести его на верную гибель, согласитесь, не годится!
Пурпурная Дымка перешла на свою привычную неторопливую рысь, и проехав метров двести по обсаженной высокими деревьями аллее, я оглянулся. Высокая черная фигура дана Хорлоха неподвижно стояла в распахнутых воротах, сотник не отрываясь смотрел мне в след!
Аллея упиралась в раздолбанную грунтовку, по которой, казалось, только что прошла двадцатитысячная армия с артиллерией и обозом. Осклизлые колеи были наполнены непонятно откуда взявшейся, мутной, тухловатой водой, над которой вились облачка крошечных мушек. Увидев эту дорогу, я вдруг вспомнил, что не знаю, в какую сторону мне надо ехать. Пурпурная Дымка тоже остановилась словно бы в нерешительности.