Драконья ненависть, или Дело врачей

– Хм… Мало ли что я вижу… Посуди сам – высший дан, твой господин, объявил семидневный траур по сияющему дану Тону – значит сияющий дан Тон мертв! Супруга сияющего дана Тона, сияющая дана Хольна, надела траур и подыскивает для себя новую партию, значит сияющий дан Тон мертв! Черные изверги – гвардейцы сияющего дана Тона, избрали себе нового командира, значит сияющий дан Тон мертв! Так кто же ты, если не труп, не мертвец?!

– Но, согласись, стоит мне появиться перед высшим даном, встретиться с моей женой, показаться моим черным извергам, и меня тотчас признают живым, а весть о моей смерти объявят ошибочной! – Произнес я, усаживаясь в седло.

Фрик склонил голову к левому плечу и задумчиво продекламировал:

– Слово – скрытой мысли жесткая короста,
Кто поверит слову – нет таких людей!
В этом мире, друг мой, умереть так просто,
Вот воскреснуть, знаешь, будет потрудней!

Я долго смотрел на экс-шута с высоты своего положения, а потом медленно проговорил:

– Посмотрим… Надеюсь ты подскажешь, как мне добраться до столицы… э-э-э… Высокого данства?

– А зачем тебе понадобилось в столицу? – ответил вопросом на вопрос Фрик.

– Я надеюсь найти там высшего дана, свою жену и своих гвардейцев…

– Чтобы предстать перед высшим данном, надо отправляться в его летнюю резиденцию. Но еще не известно, дадут ли тебе аудиенцию. Чтобы встретиться с твоей женой, придется ехать в твое… в ее поместье на берегу Святого океана. Но еще неизвестно, захочет ли она видеть какого-то самозванца, она ведь в трауре. Чтобы найти остатки твоей гвардии надо… Я даже не знаю, где сейчас орудуют твои бандиты!

Он посмотрел на меня снизу вверх, снова улыбнулся и спросил:

– Так куда ты хочешь ехать?..

– В летнюю резиденцию высшего дана! – Немедленно ответил я.

– Поехали! – Пожал плечами Фрик, повернулся и потопал в сторону Совиной скалы.

Я тронул Пурпурную Дымку, и она двинулась шагом вслед за шутом.

Глава 4

… Не ешь, не, говори, не пой,

Не спи, не бодрствуй, не надейся,

Тебя теперь распнет любой,

В ком есть хоть капелька злодейства…

(Из «Горючих стихов» Фрика)

Серый, сумрачный день скатывался стремительным вечером к ночи. Небо из светло-серого, обещало вскорости превратиться в антрацитовое, ветер задул резкими холодными порывами, раскачивая подросшие деревья и шумя густой темной листвой. Земля под лапами Пурпурной Дымки стала мягкой, податливой, а трава на ней высокой и сочной. Горы остались далеко позади, а запущенный лес, через который мы держали путь, стал самым настоящим. И сырость в нем была пряной с запахом прели, и шорохи в темных лесных зарослях говорили о наличии лесной живности.

Всю дорогу от Совиной скалы до этого леса Фрик был до странности молчаливым. На все мои вопросы он отвечал односложно, либо вообще отмалчивался. Только раз он негромко буркнул, что давно не покидал лена мощного дана Когга и теперь… побаивается.

Чего Фрик побаивается, я не понял, но уточнять не стал. Когда же мы въехали в этот лес, и мне стало не до разговоров. Сгустившаяся темнота, порывистый ветер, растерянный шум листвы почему-то действовали мне на нервы. Моя правая рука постоянно была напряжена, готова в любое мгновение выхватить из ножен меч.

И тут раздалось тихое заикание моего провожатого:

– Сияющий дан, езжайте прямо. На опушке этого леса должно быть село, в котором вы вполне сможете переночевать…

Я приподнялся в стременах и посмотрел вперед. Между деревьев действительно появился просвет – похоже, лес кончался. И тут до меня дошло изменение в обращении Фрика ко мне.

– А с чего это ты, нахал, вдруг перешел на «вы»? – Насмешливо поинтересовался я. Однако ответом мне была тишина. Оглядевшись, я понял, что Фрик исчез.

А Пурпурная Дымка плыла вперед все той же неторопливой рысью, и наконец вынесла меня на опушку. Не далее чем в полукилометре от нее виднелись золотистые огоньки в окошках довольно большого села.

За время пути я раза два-три видел вдалеке крыши селений, но Фрик старательно обходил их, отвечая на мои недоуменные вопросы загадочным хмыканием. И вот теперь он вывел меня точно на людское поселение, а сам… скрылся.

Спустя пару десятков минут, я въехал на околицу села. Сказать, что наступила ночь, было нельзя, однако улица была пустынна и тиха. Только огоньки в окнах невысоких домиков окраины указывали на наличие населения. Дымка бесшумной тенью скользила по обочине дороги, вдоль незамысловатых изгородей, обозначавших границу между общей дорогой и частными огородами жителей. Дома, в отличие от наших, российских сел, располагались в глубине огороженных участков и отделялись он проезжей части какими-то посадками.

Постепенно домики подрастали и становились все ближе и ближе друг к другу, а огороды исчезли. И вот моя лошадка выехала, судя по всему, на центральную площадь села.