Драконья погибель (ЛП)

— Я, наверное, родился под несчастливой звездой, — сказал он несколько смущенно. Затем поколебался, явно решаясь в чем-то признаться. — Аверсин, послушайте… — Тут он запнулся и вдруг закашлялся, потому что ветер сменил направление и обдал гарью всех троих.

— Божья Праматерь, лепешка! — Аверсин вскочил и кинулся к огню с ужасающими проклятиями. — Джен, я не виноват…

— А кто? — Дженни куда менее торопливо подошла к костру помочь отскоблить последние черные комки со сковороды. — Хотя ты прав — сама виновата, нашла кому поручить. Займись лучше лошадьми…

Она зачерпнула в чашку муки. И хотя лицо ее хмурилось, но взглядами они встретились — как поцеловались.

4

Следующие несколько дней Дженни с интересом присматривалась к тому, как меняется отношение Гарета к ней и к Джону. Казалось, юноша вернулся к дружеской доверчивости, установившейся было между ним и ею сразу после избавления от бандитов в развалинах города, пока он не узнал, кем доводится Аверсину его избавительница. Однако кое-что в его поведении было новым. Гарет явно нервничал, внезапно замолкал посреди разговора. Если он и солгал о чем-то в Холде, то теперь горько сожалел об этом, хотя и не настолько, чтобы во всем признаться.

Как бы там ни было, но Дженни еще в день освобождения Гарета от мьюинков почувствовала, что скоро все выйдет наружу. Джон уехал вперед разведать разрушенный каменный мост, перекрывающий бурное течение Змеи-реки, оставив их одних с запасными лошадьми и мулами среди хмурого молчания зимних лесов.

— Насколько шептуны материальны? — спросил негромко Гарет и поглядел через плечо, словно ожидая увидеть ужас вчерашней ночи, вытаивающий в дневную реальность из тумана между деревьями.

— Достаточно материальны, чтобы убить человека, — сказала Дженни. — Если они, конечно, смогут выманить его из лагеря. Раз пьют кровь — значит, нуждаются в пище. Но большего о них никто тебе не скажет. Ты выкрутился чудом.

— Знаю, — пробормотал он, глядя в смущении на свои руки. Они были голые и потрескавшиеся, — плащ и перчатки пропали в доме мьюинков. Позже, зимой (Дженни была в этом уверена), мьюинки сварят их и съедят кожу. Теперь на плечи юноши поверх камзола и заемной куртки был накинут старый плед Джона. С жидкой прядью, прилипшей к треснувшей линзе очков, Гарет мало напоминал придворного щеголя, явившегося в Холд несколько дней назад.

— Дженни, — поколебавшись, сказал он. — Спасибо тебе еще раз. Я сожалею, что вел себя по отношению к тебе… Просто… — Голос его вильнул неопределенно.

— Я подозреваю, — мягко сказала Дженни, — что ты ошибся, спутав меня с кем-то, кого ты знал раньше.

Краска хлынула на щеки юноши. Ветер застонал в голых деревьях. Гарет вздрогнул, затем со вздохом повернулся к Дженни.

— Дело в том, что ты рисковала жизнью, спасая меня, а я, как дурак, втягивал вас в историю. Мьюинки казались мне такими безобидными… И я все равно никогда не покинул бы лагерь, но…

Дженни улыбнулась и покачала головой. Дождь прекратился, и она откинула капюшон, позволив ветру ворошить свои длинные волосы. Коснувшись пятками боков Чалой Тупицы, она медленно двинулась вперед, увлекая за собой весь караван.

— Это трудно, — сказала она, — не поверить иллюзиям шептунов. Даже если те, кого ты видишь за пределами магического круга, заведомо не могут там быть, не могут выкрикивать твое имя, — все равно что-то в тебе требует, чтобы ты пошел на зов…

— Какой… какой образ они принимали для тебя? — сдавленно спросил Гарет.

Память была недоброй, и Дженни перед тем, как ответить, помедлила минуту. Потом сказала:

— Моих сыновей. Яна и Адрика.

Видение было тогда настолько реальным, что, даже вызвав образы в магическом кристалле Каэрдина и убедившись, что мальчишки в целости и сохранности обретаются в Холде, Дженни так и не смогла преодолеть страха за них. После небольшого раздумья она добавила:

— У них злой обычай принимать именно тот образ, который больше всего тебя тревожит. Им ведомы не только твоя любовь, но и грехи, и желания…

Гарет откачнулся и стал смотреть в сторону. Некоторое время он ехал молча, потом спросил:

— Откуда они знают?

Она покачала головой.

— Может быть, читают мысли. А может быть, они — всего лишь зеркало, не сознающее, что оно отражает. И заклятиями мы их связать не можем, потому что не знаем их сущности.

Он нахмурился, озадаченный.

— Их — чего?..

— Их сути, их внутреннего бытия. — Она натянула поводья как раз перед длинной извилистой вмятиной, где вода лежала среди деревьев, словно мерцающая змея. — Вот, например, кто ты, Гарет из рода Маглошелдонов?

Он вздрогнул, и она снова прочла страх и вину в его глазах.

— Я… — заговорил он, запинаясь. — Я — Гарет из… из рода Маглошелдонов. Это такая провинция в Белмари…

Дорогу заливали вечные лесные сумерки. Дженни пристально взглянула в глаза юноши.

— А если бы ты родился не в этой провинции, был бы ты Гаретом?

— Э… Конечно, я бы…

— А если бы ты не был Гаретом? — с нажимом продолжала она, не давая ему отвести взгляд. — Мог бы ты стать собой? Если бы ты искалечился, заболел проказой, лишился бы признаков пола — кто бы ты был тогда?

— Я не знаю…