Драконяша для отшельника

И потому большие у меня сомнения насчет слов Коня и насчет ее опыта заграничного.

Так-то, история ее вполне прозрачная.

Девка разругалась со своим парнишкой, на эмоциях решила всем доказать, что уже взрослая и можно все, подписала какой-то левый контракт в какой-то левой фирмешке и уехала в красивую страну в Латинской Америке. Танцевать, типа.

И так бы и пропала она там, безумная наивная матрешка, если б не свезло ей с сестренкой.

Сестренка эта, боевая зараза, вместо пустых стенаний и заламываний рук, сделала все, чтоб вытащить свою младшенькую дуру из постелей горячих аргентинских мачо. Поехала туда сама, выбила коридор для возвращения, умничка такая… И все у нее получилось, хоть и авантюризмом попахивает. Сумасшедших любит бог, да?

Мало того, что драконяшу спасла, так еще и Коня, который в то же самое время в той же самой Аргентине удачно пропивал последние мозги, приворожила. Он охерел от счастья, вцепился в нее зубами, руками и всеми прочими выступающими частями тела, и повис, как конский клещ на жопе.

Содрать его у боевой сестренки не получилось, и, судя по бешено горящим глазам приятеля, не получится.

Такой взгляд я у него знаю, наблюдал.

Попала длинноногая ниндзя, к гадалке не ходи.

Так что все, в итоге, все в выигрыше.

Коняшка — получил красотку, умницу и боевую подружку в постель, сама боевая подружка — преданного мужика и защиту, а ее безумная сестричка — избавление от проблем, которые с огромным энтузиазмом наживала на свою круглую жопку.

И только товарищ Буров в пролете.

От всех огребает.

От Коня — если не убережет мелкую.

От белокурой ниндзи — если обидит мелкую.

От приятелей мелкой — если они ее найдут и потребуют себе, а он не согласится отдать…

И от взбесившегося организма, которому срочно надо попасть одной твердой частью в эту самую мелкую. И из-за невозможности это сделать — организм мстит постоянным неуместным стояком и отсутствием вдохновения.

А, да!

Еще и издатель почту всю засрал вопросами про сроки сдачи рукописи! Еще и от него огребает товарищ Буров.

Ве-се-ло…

И вот как в такой ситуации не запить?

Рука сама тянется в барчику, но в дверь опять скребутся, уже настойчивей, и приходится реагировать.

— Какого хера надо? — вежливо интересуюсь я у пока еще закрытой двери, — нахер пошла!

Но дверь не реагирует на мою просьбу, открывается.

Появившаяся на пороге Драконяша никак не желает замечать моих налившихся кровью глаз, смотрит в пол, переминается на своих тонких копытцах.

Зубастая крысна в ее лапках тянет носом воздух и, сморщившись, чихает.

Ну да, тут тебе не там. Тут я живу, вообще-то! И пишу! И иногда пью. Ну ладно, не иногда. Но это — мое личное дело!

— Крысу эту убери, — рычу я раздосадованно, — пока не заблевала мне тут все!

— Я вам там… Салатик приготовила, — мямлит Драконяша, а затем поднимает на меня свои голубые озера. И я залипаю. Опять. Опять, блять!

У нее глаза… пиздец, никогда таких не видел!

Огромные и светлые. Чистые такие, прозрачные.

Ни одного проблеска интеллекта.

Ни одной мысли.

Сплошная незамутненность.

Конь говорил, она школу с золотой медалью… И на филологическом курс проучилась…

Ощущение, что о каком-то другом человеке говорил.

— С авокадо и редисочкой, — продолжает она, ресницы хлопают, а я дергаюсь, приходя в себя.

— Чего? — рычания, отпугивающего всяких идиоток, не получается, только сип невнятный. — Редисочкой?

— Ну да, — радостно кивает Драконяша, а ее крыса согласно пищит, — и сметанкой! Вкусно!

Мой мозг отказывается воспринимать информацию про авокадо в сочетании с редисочкой под сметаной. Потому что, во-первых, непонятно, откуда у меня в доме завелось авокадо, во-вторых, редисочка. Насчет сметаны есть преположения, что-то такое уже две недели на нижней полке в холодильнике валяется… Но жрать его нельзя, если жить хочешь, конечно же.

— Откуда… Все? — так… Связность речи тоже пропадает… Прям пиздец пиздецовый…

— Так Вера Львовна же приходила вчера, — все так же радостно хлопают реснички, — сказала, детокс у вас.

— Чё у меня? — сип переходит в хрип. Львовна, не иначе, спятила на старости лет…

— Детокс… — пожимает плечами Драконяша, — она говорит, вам надо рукопись сдавать… И нельзя пить. Потому она убрала спиртное и оставила полезые продукты.

Сердце сбоит, я делаю шаг к бару, раскрываю его неверными пальцами… И замираю.

Моей выпивки нет. Ничего нет.

Ни коньяка, который я не уважаю, но на безрыбье и коньяк — пойло.

Ни водки, которую я не люблю, но лучше нее ничего не прочищает чакры.

Ни сладкой хуйни, которая стояла тут с незапамятных времен и спаивалась понемногу жрицам платной и дико дорогой любви.

Даже содовой нет!

Надо будет в холодильник глянуть, может, и кефира нет? В нем же тоже градус?

Молча изучаю пару минут непотребно пустые полки, с треском захлопываю дверцу бара.

Отворачиваюсь от активно изучающей обстановку кабинета Драконяши. Глазки ее светятся неподдельным любопытством, потому что за три дня своей жизни в моем доме, тут она — впервые.

Достаю телефон, набираю Львовне. Сейчас я эту старую курицу… Блять, разделаю на цыпленка табаки.